до огромности дружбы
не с абстрактною вечностью,
не с абстрактным земшаром,
не вообще с человечеством,
а с товарищем старым.
И среди всякой низости,
изощренно лукавой,
чувство истинной близости
несравнимо со славой.
В мире, нас отуманившем
рознью, будто бы одурью,
быть со старым товарищем —
как вернуться на Родину.
Мы друг друга не предали,
хоть и жили так розно.
Две судьбы – две трагедии.
Все трагедии – сестры.
Ты сутулый и худенький.
Ты, как я, безоружен,
и прекрасен на кухоньке
холостяцкий наш ужин.
Никакая не исповедь,
никакая не проповедь.
Просто все можно высказать,
надо только попробовать.
Я гляжу на товарища
с чистотой изначальной.
Для других – тарабарщина —
разговор двупечальный.
В дружбе не надо пешек,
в дружбе не надо ферзей,
но танцевать, как от печек,
надо всегда от друзей.
И безо всяких «надо»,
просто, без ничего,
дружба – не чувство стада, —
чувство себя самого.
Люди сильны друг другом.
Да не обманет их
лезущий вверх до трупам
бывших друзей своих.
Люди сильны друг другом.
Чтобы с друзьями срастись,
не обязательно цугом,
холкою в холку плестись.
Люди сильны друг другом,
спаянностью несходств,
а не безличным хрюком, —
ибо они не скот.
Люди сильны друг другом,
так, словно Севером – Юг,
так, словно пахарь – плугом,
так, словно пахарем – плуг.
Люди сильны друг другом.
Что равнодушья мерзей?
Люди сильны испугом
вдруг потерять друзей.
В битвах и перед казнью
или на Млечном Пути
люди сильны боязнью
в чем-то друзей подвести.
В лица друзей каменья —
это по морде себе.
Люди сильны неуменьем
друга предать в беде.
Сколько утрат у России, —
водкою их не запить!
Люди сильны бессильем
мертвых друзей забыть.
У телефона-автомата
Возле гагринского пыльного сквера,
возле гипсового старца-пионера,
в автомате: «Приезжай, ты слышишь, Вера?» —
телефон целуя – странная манера! —
этот пьяный гражданин кричал, хрипя.
Брел я ночью и шептал у поворота,
заглядевшись на рубины самолета:
«Пусть ко мне приедет вера во что-то,
пусть ко мне приедет вера в кого-то,
пусть ко мне приедет вера в себя».
Чертовое болото
Это Чертовое