Новый вариант «Чапаева»
Б. Бабочкину
Поднимается пар от излучин.
Как всегда, ты негромок, Урал,
а «Чапаев» переозвучен —
он свой голос, крича, потерял.
Он в Москве и Мадриде метался,
забывая о том, что в кино
заржавевшею шашкой пытался
прорубиться сквозь полотно.
Сколько раз той рекой величавой,
без друзей, выбиваясь из сил,
к нам на помощь, Василий Иваныч,
ты, обложенный пулями, плыл.
Твои силы, Чапай, убывали,
но на стольких экранах земли
убивали тебя, убивали,
а убить до конца не смогли.
И хлестал ты с тачанки по гидре,
проносился под свист и под гик.
Те, кто выплыли, – после погибли.
Ты не выплыл – и ты не погиб.
Вот я в парке, в каком-то кинишке.
Сколько лет уж прошло – подсчитай!
Но мне хочется, словно мальчишке,
закричать: «Окружают, Чапай!»
На глазах добивают кого-то,
и подмога еще за бугром.
Нету выхода кроме как в воду,
и проклятая контра кругом.
Свою песню «Максим» допевает.
Не прорваться никак из кольца.
Убивают, опять убивают,
а не могут убить до конца.
И ты скачешь, веселый и шалый,
и в Рязани, и где-то в Клинцах,
неубитый Василий Иваныч
с неубитой Коммуной в глазах.
И когда я в бою отступаю,
возникают, летя напролом,
чумовая тачанка Чапая
и папахи тот чертов залом.
С новой гидрой всю жизнь я рубился
и от стольких голов приустал.
Я из чрева той гидры родился,
но ребенком-гидренком не стал.
И мне стыдно спасать свою шкуру
и дрожать, словно крысий хвост…
За винтовкой, брошенной сдуру,
я ныряю с тебя, Крымский мост!
И поахивает по паркам
эхо боя, ни с кем не миря,
и попахивает папахой
москвошвейская кепка моя…
Отходная
Свою душу врачую,
замыкаюсь в уют,
но я чую, я чую —
меня скоро убьют.
А убьют меня тихо,
чтоб не вышел скандал,
чтоб де Голль или Тито
им чего не сказал.
Да не скажет, не бойтесь,
ничего вам де Голль —
об одном позаботьтесь —
чтоб короткая боль.
Слишком длинно и больно
убивало дерьмо.
Мертвым, впрочем, не больно,
а я мертвый давно.
Что ж, не вышло мессии,
не удался пророк.
Не помог я России
и себе не помог.
Я любил еще Галю,
как на стебле росу
среди горестной гари
в черном чадном лесу.
Дым все очи ей выел,
и мне горько до слез:
как росу, ее выпил,
а