везде с котомочкою лез.
Не слыша окриков и шуток,
цементной пылью весь покрыт,
плотину ты, не веря, щупал
и убеждался: да, стоит.
Но, хрипло вскрикнув ненароком,
ты землю вновь рукою сгреб,
когда БЕЛАЗ ударил боком,
как на колесах небоскреб.
И ты лежал у поворота
и руки молча распростер…
«Вставай ты, дедушка, ну что ты?» —
рыдал молоденький шофер.
Не умирай, Иван Степаныч,
не умирай, не умирай…
Зачем ты землю уступаешь,
хотя на ней совсем не рай?
Летят по воздуху ракеты,
и космонавты в них сидят.
На спичках даже их портреты,
а хлеб-то твой они едят.
И пусть красивыми стихами
напишут люди, ставя крест,
что здесь лежит Иван Степаныч
создатель спутников и ГЭС.
В самом сердце Братской ГЭС
чуть не акробатом
я,
глаза тараща,
лез
к людям, к агрегатам.
А веснушчатые жрицы
храма киловатт
усмехались в рукавицы:
«Парень
хиловат!»
Феликс был мой добрый гид
с мудростью индусскою.
Без него бы я погиб
от руки индустрии.
Феликс в каждый агрегат
пальцем гордо тыкал:
«Ощущаешь?
То-то, брат…
Техника —
владыка!»
И, за косность не виня —
в технике мой крестный,
потащил он вниз меня
к станции насосной.
«Автоматика там —
да! —
будьте уж покорны,
а дежурная одна —
просто для проформы!»
Вдруг все звуки задавил
сверху шедший вой.
Феликс гордо заявил:
«Мы —
под Ангарой!»
Стало как-то зябко мне —
еле я нашелся.
А внизу,
в урчащей мгле,
шоркали насосы.
Ну а Феликс —
что с ним,
шок?
локоть мой держал.
«Слушай!»
Шепот шел сквозь шорк,
шепот
в нас
дышал:
«Милый,
ты продрог небось?
Милый,
ты не бойсь.
Милый,
ты ко мне иди.
Ночь —
впереди.
Милый,
в сердце колотье,
в мыслях
забытье.
Ты возьми все мое,
все мое —
твое…»
Ангара налегла.
Сотрясалась мгла.
«Все…
все…
все…
все…»