Не сплю.
Ко мне летят сквозь снег обильный
последние трамвайные звонки.
Вокруг садятся разные обиды,
как злые терпеливые зверьки.
Но чувствую дыхание участья.
Твое лицо плывет из темноты,
и дальний голос:
«Вы не разлучайтесь…»,
товарища черты,
и снова ты…
«Босая женщина у речки…»
Босая женщина у речки
полощет синее белье,
и две тяжелые черешни
продеты в мочки у нее.
Я по нехитрому расчету
небрежной тросточкой верчу.
Я в пиджаке ищу расческу.
Я познакомиться хочу.
Она смешлива и красива.
С ней можно честным быть во всем.
Ее двуручную корзину
мы по Чернигову несем.
Заворковав и зачирикав,
заверещав на сто ладов,
как зачарованный, Чернигов
к нам ветви тянет из садов.
Вокруг могучие арбузы
плывут на медленных возах,
а у нее на шее бусы
и небо августа в глазах.
И только вечер —
лазом тайным
спешу в зеленое темно,
и легким яблочком китайским
тревожу чуткое стекло.
Мелькает свет в окошках беглый,
и вот, с крылечка своего
она бежит в косынке белой
и не боится ничего…
«Думаешь, мне все легко…»
Думаешь, мне все легко,
холодно, бесстрастно,
что на сердце ни легло —
все не так уж страшно?
Тяжко ранен я в бою,
но, врагов не радуя,
виду я не подаю —
и стою, не падаю.
Как умело я ни лгу,
правда – складками на лбу,
а все мои манеры —
фальшивые монеты.
Сам и себе построил дом
и живу, скрываюсь в нем
за семью печатями —
за семью печалями.
«И другие»
У каждого из нас
своя фамилия.
Другое дело —
милая,
немилая.
Дают их всем.
Дают их без доплаты.
Мне нравится,
что так устроен мир,
и не могу терпеть,
когда в доклады
вставляют выражение
«и др.».
Когда война,
как только трудно станется,
фамилии небось в повестках ставятся,
и умирают наши дорогие
товарищи,
чье имя «и другие».
Да что это такое
«и другие»?
Иные,