Чувства мистера Суонкорта были немного смягчены этой мольбой, но его раздражало то, что было этому причиной.
– Разумеется, нет! – он отвечал. Он произнес свой запрет длинно и звучно, так, что «нет» прозвучало как «не-е-ет!».
– Нет, нет, нет, не говори так!
– Пфф! Хорошенькая история. Мало того что я был одурачен и опозорен тем, что принимал его у себя – его, сынка одного из моих прихожан-деревенщин, – так теперь я должен вдобавок назвать его своим зятем! Силы Небесные, да ты рехнулась, Эльфрида?
– Ты же видел его письма ко мне с самого первого дня его появления у нас, папа, и ты знал, что они были в своем роде… любовными письмами; и с тех пор, как он гостит у нас, ты почти все время оставлял нас с ним наедине; и ты догадывался, ты не мог не догадываться о том, что мы думаем и чем занимаемся, и ты не остановил его. Вслед за любовными ухаживаниями приходят любовные победы, и ты знал, что этим все закончится, папа.
Священник парировал этот выпад, в котором звучало столько здравого смысла:
– Я знаю, раз уж ты так давишь на меня… я подозревал, что какое-то детское увлечение могло возникнуть между вами, я признаю, что не обременял себя хлопотами это предотвратить, но я никогда и не поощрял этого прямо; и как можешь ты, Эльфрида, ожидать, что я одобрю это теперь? Это невозможно; ни один отец во всей Англии не стал бы слушать о возможности такого мезальянса.
– Но он все тот же самый человек, папа, тот же самый человек во всем; и как он может не подходить мне теперь, если прекрасно подходил раньше?
– Он казался молодым человеком, у которого есть состоятельные друзья и небольшая, но собственность; а без того и другого он – совершенно иной человек.
– И ты ничего о нем не заподозрил?
– Я следовал рекомендации от Хьюби. Он должен был поставить меня в известность. И это же должен был сделать сам молодой человек; разумеется, он должен был это сделать. Я это рассматриваю как в высшей степени неблагородный поступок: этак являться к человеку в дом запросто, словно вероломный я-не-знаю-кто.
– Но он боялся сказать тебе, папа, и я тоже боялась. Он слишком сильно любит меня, чтобы подвергать нашу любовь такой опасности. А что касается рассказа о друзьях и покровителях, который он якобы задолжал нам в свой первый визит, то я не понимаю, почему ты настаиваешь на том, что он обязан был это сделать. Он приезжал к нам по делам, и нас вовсе не касалось, кто его родители. А затем он понял, что если тебе все расскажет, то его никогда больше сюда не пригласят, и он, быть может, никогда не увидит меня снова. А он хотел меня увидеть. Кто может осуждать его за попытку любыми судьбами остаться подле меня – девушки, которую он любит? В любви все средства хороши. Я слышала, как ты сам говорил это, папа; и ты сам поступил бы так же – как он, как любой другой мужчина на его месте.
– И любой другой