Я вышел в коридор и прислушался. Дом встретил меня тишиной. Ни звука не доносилось сюда с улицы. Отличная звукоизоляция обеспечивалась толстенными стенами и немецкими рамами с тройным остеклением, покрытыми к тому же противоударными тонированными пленками. Жалюзи были опущены, чтобы яркое солнце не портило дорогую мебель, которой были заставлены комнаты. Кругом висели на стенах и лежали на полу роскошные ковры. Хозяин особняка явно питал к ним слабость. Но вот картин я не увидел ни одной. Да, Козлов не был ценителем искусства и даже не пытался казаться таковым, как некоторые из его "коллег". Он предпочитал наличность, причем "зеленую", а также камешки, резонно считая это самым надежным помещением капитала. Капитал этот, по прикидкам, составлял шестизначную цифру, разумеется в долларах.
Подойдя к окну, я осторожно раздвинул жалюзи и посмотрел во двор. Троица охранников по–прежнему сидела возле мангала и потягивала пиво из горлышек, ящик которого стоял рядом. Они откровенно скучали, глядя на полупустую улицу, и лениво вели беседу. Это меня устраивало.
Сауна находилась в цокольном этаже, откуда чуть слышно неслась музыка. Я спустился вниз по лестнице и на минуту замер у дубовой двери, вслушиваясь в звуки, доносящиеся изнутри. Кроме музыки, я ничего не услышал и, достав "Беретту", осторожно вошел в просторный зал, отделанный натуральным деревом. В центре зала, занимая большую часть площади, располагался бассейн, рядом с которым стояла кушетка, а на ней лежал пушистый халат. Возле кушетки на ковре стояла откупоренная бутылка пива, уже наполовину опорожненная. Ковер был сырой. Значит, Козлов уже не раз макался в бассейн после сауны.
Я быстро взглянул на плотно прикрытую дверь парной, откуда донеслось негромкое кряхтение, и поискал взглядом что–нибудь подходящее. Этим предметом оказалась вешалка, стоящая в углу зала. Я подпер ею дверь сауны и, проверив надежность блокировочки, крутанул регулятор температуры до упора. Шкала заканчивалась цифрой "200", но ко мне не шелохнулась даже капелька жалости к этому полнеющему мордастому господинчику, виновному в смерти моего друга. Я вдруг вспомнил мертвенно–бледное лицо его жены, когда она рассказывала мне о том, как увидела на теле Володи, при опознании в морге, многочисленные ожоги. Перед тем как его убили, подонки долго и изощренно пытали его, в том числе и паяльником. Руководил экзекуцией этот боров, что млел сейчас за дверью, пытаясь вытопить лишний жирок из своей туши. Я мрачно усмехнулся и стал ждать, поглядывая на дверь в зал.
Ждать пришлось недолго. Через пару минут в дверь сауны толкнулись, а затем раздался гневный рык Козлова:
– Что за черт! Откройте, мать вашу! Что за шутки?! – Он забарабанил кулаком по двери, но вешалка намертво держала ее. – Юрка, падла, это ты, что ли? Яйца вырву без наркоза, мудак! Открывай сейчас же, я же задохнусь здесь!
– Успокойтесь, господин Козлов, – ответил ему я. – Здесь нет никого