Они были красивой парой, статный светловолосый граф и невысокая, прелестно сложенная, живая брюнетка леди Гордон, отзывчивостью которой и до графа пользовалось изрядное число мужчин. Танцевали оба очень изящно и с той сдержанной силой, которая безусловно обличает скрытую телесную страсть друг к другу. Юбки леди Гордон, парящей в сильных руках Хепберна, кружились так высоко, что при желании можно было рассмотреть вышивку на ее подвязках…
– Осторожней, ваша светлость, вы вытряхнете меня из платья, забавляя Ее величество.
– Вы – маленькая злючка, дорогая леди, – отвечал Босуэлл, подбрасывая партнершу в очередном па. – Я танцую с вами, а не с королевой.
– Тогда извольте смотреть мне в глаза, граф, когда обнимаете, иначе я чувствую себя заместительницей… ах, как я люблю этот ваш взгляд, Патрик!
– Какой именно?
– Когда вы смотрите на то, чего вам никогда не получить.
Босуэлл расхохотался, едва не сбив линию танца:
– Ах, Белла, Белла, мы так давно знакомы, и вы все еще верите, что я могу чего-то не получить, если в самом деле хочу?
Леди Гордон, улыбнувшись, быстро и кратко прильнула к графу с такой силой, что соски ее грудей показались над краем корсажа:
– Я верю в то, что не у всех достанет сил вам сопротивляться…
Что же это за морок, за напасть, думала королева, ведь он смотрит только на меня, сжимая ее в объятиях, разве что не во всеуслышание говоря: полюбуйся, как я силен и красив, посмотри, что я сделаю с тобой, если ты позволишь.
– Благодарю вас, леди Гордон, вы нас очень порадовали своей грацией, – раздался в спину Анабелле холодный голос Марии де Гиз.
Когда бы могла позволить себе, она упекла бы эту вдовую кузину Хантли в монастырь кларетинок – в глухую келью для кающихся блудниц.
Когда она уступила соблазну, когда перешла от спокойного интереса в теперешнюю болезнь? Когда ей изменила рассудительность, здравый смысл, чувство юмора, наконец? Когда незначимые ранее мелочи – взгляда, улыбки, слов – приобрели всезначащую весомость? Когда она поняла, что часы на молитвенной скамье, на коленях, с именем Господа на устах, более не спасают от бездны? Что дьявол во плоти близок и спасения нет? Мария не помнила, но третий месяц лета провела как в горячке, пытаясь разорвать сети влечения, которые сама и сплела прежде – своими руками, в своей гордыне. Мэтью Стюарт, граф Леннокс, в те поры клялся, что королева-мать благоволит только ему одному, а при дворе мужчины из тех, кто был уверен в своих женах, делали ставки на то, какой из двух графов придет к финишу первым. Никто из ближних лордов Марии де Гиз особенно не верил в ее брак с Ленноксом, а Босуэлл – тот и вовсе был женат, но обстоятельства благоприятствовали и лорды стали вспоминать о совместных