С тобой что-то случается, а я ничем не могу помочь тебе – меня просто нет рядом. И не дает осень других объяснений. Только в пору листопада приходит желание быть вместе и навсегда, а затем, лишь сойдет снег в конце марта, жизнь снова будет измеряться встречами и новыми знакомствами; и расставание будет не таким тяжелым и безысходным – его вообще не будет, а лишь встреча за встречей.
И, видимо, все в мире происходит для того, чтобы мы когда-нибудь пожалели бы о происшедшем. Кто – о чем…
Иногда так хочется ошибаться! И я готов благодарить любую ошибку, кроме предательства. Осознанного предательства. И ты знаешь, мне кажется, что забывчивость людей – это не предательство, как многие хотят это показать; это – благодарная ошибка. Люди легко знакомятся – люди легко забывают друг друга. Лишь бы это не случалось так скоро… И вся беда в том, что, когда мы страстно желаем обмануться, нам говорят правду.
Мы ведь не будем врать друг другу? Какой нам резон говорить неправду? Только ложь порождает обиду…
Мои слова, должно быть, смешны – какой из меня Плутарх, чтобы читать наставления…
Да, собственно, это и не наставления. Многие скажут: «Не учите меня жить!» – и трижды окажутся в дураках. Можно научиться выживанию, но не жизни. Может быть, я и сам не знаю жизни, и вообще: ничего не знаю – оттого и пишу тебе – себе – такие слова… Ведь ты не станешь надо мной смеяться?
Мы, наверное, случайно переступили через тот порог, когда мир становится сухим морщинистым стариком с детскими глазами…
И я не могу сказать тебе, что люблю, что не могу без тебя – нет, это не будет ложью, но полуправдой… Я всю осень живу вашим покоем – твоим и Наталькиным – и я боюсь даже мысли о том, что смогу его разрушить, внести сумятицу и бессмыслицу. Я не очеркиваю на календаре даты – не хочу ощущать фатальность времени. Хотя и знаю – оно когда-нибудь все разрушит, превратит в пыль, и любая чистоплотная хозяйка станет стирать эту пыль влажной тряпкой с книжного шкафа.
Если что-то и изменится, то, должно быть, без моего участия – я не хочу, чтобы что-то менялось. Разве автобус затеряется где-то между Щербаковкой и Сысертью, и я снова выйду на стоянке курить и прикидывать оставшиеся часы до Екатеринбурга. Потом буду смотреть в окно и пытаться уловить буквы на указателях.
В последний раз уже стояла осень – дивная осень! Даже несмотря на дождь и серое небо. Небо не может быть серым, когда все утопает в золоте, дышит размеренно и чинно, все исполнено тайной грусти…
А ведь, впрочем, так оно и получилось… Когда играла музыка, на стол подавали пельмени и водку, и дым от сигарет смешными обрывками висел в воздухе…
И в твоей комнате было душно, что невозможно уснуть…
Зато теперь – невероятная свобода, пустая свобода; и ночь за окном, и снег… Да, уже снег, и я просто делаю вид, что не замечаю его, что вокруг – пока осень, утонченная и хрупкая натура; достаточно слабого дуновения ветра, чтобы сорвался желтый лист и закружился медленно-медленно