Правда иногда во время волшебной игры выяснялось, что кому-то из горожан недостаточно весело. Вот и в прошлый раз из своей чердачной комнатки волшебники увидели в доме старой Барбел, трирской старьевщицы, скудный стол. Женщина жила с маленькими внуками: Гретой и Диди. Всё что имелось у них на праздничном столе – несколько варёных картофелин, кувшин с компотом и яблочный штрудель. В таких случаях, Адель, чтобы предупредить недовольство Юлиуса, придумывала для трирцев разные оправдания. Вот и здесь добрая волшебница нашла за что зацепиться.
– Ведь они не одиноки, и у них есть пусть небольшое, но угощение.
В таких случаях Юлиус не решался возражать. Как можно спорить с добросердечной и красивой Адель? Лишить себя удовольствия видеть танец её пальчиков, если игра закончится благополучно для трирцев?
– Ну, дорогой Юлиус, не будь столь привередлив. Это просто случайность. Не такое это большое прегрешение, чтобы наказывать весь город, – говорила Адель в таких случаях.
Юлиуса забавляло, как она это говорила. И смотрела на него по-детски наивно – словно на кровавого палача, в чьей власти решать: рубить или нет головы несчастным трирцам. В глазах Адель читалась мольба.
– Конечно, я с тобой абсолютно согласен,– отвечал ей в таком случае Юлиус.– Но всё же не забывай, зачем мы здесь, что должны соблюдать нейтралитет и быть беспристрастными судьями.
После того, как Юлиус согласился с по поводу Барбел, Адель даже поцеловала его в щёку. И, хотя он поступил вопреки правилам волшебства, Юлиус решил, что получил равноценную компенсацию!
После этого, что бы Юлиус не говорил о правилах, он лукавил. Никакой беспристрастности не было и в помине. С каждым разом он всё больше уступал своей коллеге по магическому ремеслу и ждал дальнейшей её благосклонности. Он мог утешать себя лишь тем, что трирцы действительно перестали совершать по-настоящему серьезные проступки.
Перед каждым новым Рождеством Юлиуса начинали мучить воспоминания и мысли. За долгую жизнь он видел многое: инквизицию, войны, борьбу за власть. В этом чудесном городе на берегу живописной Мозели одни люди убивали других. Видел, как еще совсем недавно на Рыночной площади церковные фанатики на кострах сжигали людей, не жалея даже стариков, женщин и детей. Люди устраивали войны, ненавидели чужаков. А что обычные горожане? Собирались, чтобы поглазеть, и радовались мучениям несчастных, таких же, как они сами, и не задумывались, что могут оказаться на их месте. Священники покрывали ложь и благословляли все эти мерзости. Где же доброта и совесть горожан этого чудного города? Почему молчали ремесленники и торговцы, видя, как разоряют их город? В их глазах Юлиус видел не скорбь и жалость, а радость. Юлиус не был злым и не желал ничего