– Потом будет кофе и сигарета. Ничего, если я продолжу?
– Конечно.
– Сначала Герберт служил в еврейской полиции, но потом молодых оттуда попросили, и он сколачивал ящики. Помнишь большую часовню на главной площади? Там был подвал, куда привозили дерево из слесарной мастерской, и там делали ящики для упаковки взрывчатки – не саму взрывчатку, только ящики. Кроме того, он работал при разгрузке и загрузке транспортов. Сколько было транспортов… Один сюда, другой туда…
Два или три раза я была в списках, но благодаря отцу оставалась в Терезине. Поскольку он прибыл первым транспортом, у него завязались нужные знакомства среди еврейского начальства. Бабушке было восемьдесят шесть лет, и ее трижды вносили в списки. Существовал негласный закон отправлять стариков вместо молодых, и отцу трижды удалось ее отмазать! Три раза бабушка собиралась, возвращалась… Пока не померла. Ее сожгли в крематории. Мы не были религиозными, преступление перед галахой нас не пугало, мы горевали о бабушке, еще б чуть-чуть, и она бы дожила до свободы… Вскоре, увы, я поняла, как ей повезло.
Воцарилась хрустящая тишина. Мириам грызла куриные косточки.
– Моветон! Гнусное наследие прошлого, но устоять не могу, – оправдывалась она.
Я рассказала ей про своих лагерных бакинских тетушек, которые обсасывали бараньи кости и спичками выковыривали оттуда мозг.
– Значит, не одна я вытворяю такие безобразия на людях. Продолжим?
Я нажала на кнопки.
– В конце сентября отправили транспорты с молодыми мужчинами. Якобы на строительство нового лагеря. Мы с родителями попали в октябрьский, шестого. «О, – думала я, – скорей бы попасть в новый лагерь и увидеть Герберта». Перед выездом я накрутила бигуди… У меня были роскошные волосы, длинные, до пояса. Не смотри на этот цыплячий пух, смотри на фотографию! Видишь девушку со склоненным лицом и струящимися по плечам волосами?
– Да.
– Это я! А это, – ткнула она себе в грудь пальцем, – не я… Где это видано, чтобы после обеда я не привела себя в порядок?
Зеркало, помада в дряблых руках, две алые дуги, готово.
– Главное, предстать пред Гербертом во всей красе! Поехали, ну!
До Дрездена поезд шел медленно, а потом и вовсе полз. Свернули на восток. Стало тревожно. Может, это не новый лагерь, что-то похуже… Пересядем за журнальный столик?
Пока я переносила магнитофоны, Мириам отлучилась. Вернулась в новой кофте, тоже красной, но с коротким рукавом. И с китайским веером.
– Тебе не жарко?
– Нет.
– Въезжаем. Поезд еще не остановился, а в вагон уже влетели капо, отобрали у нас картошку. Отец сказал: «Это не новый лагерь, мне здесь не нравится». Ну хорошо, мы же не знали про Освенцим. Я раскрутила бигуди… Поезд остановился. Ворвалась «Канада» в полосатой одежде. «Быстро, быстро, мужчины вон отсюда!» Я говорю: «Я забыла зубную щетку». «Вон! Она тебе не пригодится». Как не пригодится?
На платформе