– Госпожа, вам следует вернуться на поляну, – твёрдо произнёс Турыиш.
– Заче-ем? – она протянула слово с ленцой, повернула голову набок, как капризный ребёнок.
– Весной в горах бывает опасно, госпожа.
– Что же здесь опасного? Взгляните, какое синее небо, а как поют птицы, как цветут деревья. Здесь рай, мой алпаут. О, как освежает этот мир моё сердце, душа пьяна от вольного ветра.
Девушка говорила о красотах природы совсем не восторженным голосом, и не слышалось в её речах восхищения. Она словно иронизировала, повторяла слова юных дев, какие обычно сыпались с прелестных уст при виде цветущих полян и долин. А юзбаши за её иронией послышались и горечь, и безысходность. И он заговорил, отвечая не её словам, а тому состоянию души, в каком пребывала юная ханбика:
– Цветение самого прекрасного цветка порой одурманивает, а лучший из цветов, роскошный мак, лишает человека разума. Вам только кажется, госпожа, что здесь вы в раю, но это обман, даруемый нашей душе посредством наших глаз.
– Обман? – Гаухаршад вдруг поднялась с камня, так что цветы посыпались с её узорчатого подола на землю. – Обман! Какая правда слышится в ваших речах, юзбаши. Вся эта красота вокруг, это сияние дня – всё обман! И я живу в обмане, в мерзкой лжи, опутавшей меня, как паутина гадкого паука. Мне лгут все: мои слуги, моё зеркало и даже моя мать!
Она во внезапном порыве вдруг откинула чадру прочь. Турыиш невольно отступил назад, попытался спрятать свои глаза, но они, едва ли не впервые неподвластные его воле, устремились к страдающему лику девушки.
– И вы тоже считаете, что дочь божественной Нурсолтан должна быть наделена необыкновенной красотой?! – с болью в голосе выкрикнула она. – Так вот этот обман, о котором вы говорили, вот как Всевышний наказал меня, дав мне лицо плебейки!
Мужчина не смог скрыть своего недоумения:
– Кто внушил вам эти мысли, госпожа? Ваша красота не ослепляет, подобно драгоценному камню, не вводит в безумие, но вам дана красота, как всякой иной женщине. Взгляните на свои глаза, губы. – Турыиш вдруг смутился и отвернул загоревшийся взор. Но этого мгновения было достаточно, Гаухаршад уже увидела эту искру, блеснувшую в глазах мужчины, и потянулась к нему, как жаждущий путник тянется к прохладному источнику:
– Так в твоих глазах я красива? О, не отводи же своего взгляда, скажи мне, я красива?!
Её пальцы требовательно коснулись рукава мужчины, вынуждая его вновь взглянуть на неё, и от этого прикосновения тело Турыиша пронзил нервный озноб. Он с трудом сдерживал дрожь возбуждения, а его глаза скользили по юному овалу лица, по девичьему стану, который казался стройнее веток речной ивы.
– Вы очень красивы, госпожа моя, – едва вымолвил он.
Она отпрянула от него, схватила чадру, лежавшую на траве, и бросилась бежать к поляне. Гаухаршад убегала, а