– Я излагаю их пока что только тебе.
– А я именно себя и имею в виду. И дальше тебе легче не будет: пролы, конечно, вне политики, и ты обращаешься к думающей прослойке, единственно, как ты полагаешь, способной на поступок, но и она – прослойка – далеко не так глубокомысленна. Перестань ты обращаться к интеллигенции начала двадцатого века – их ДНК либо эмигрировало, либо получило пулю в затылок и стало удобрением.
– Мне приземлять себя искусственно?
– Ты хочешь сказать – опускать себя до уровня публики. Будь проще, говорю же тебе.
– И тем не менее. Лучше мои идеи останутся не воспринятыми сейчас, я буду жить надеждой, что их примут в будущем.
– Ты умрёшь с этой надеждой.
– Пусть так. Но мне этого будет достаточно, ты ведь как-то верно подметил, что я идеалист, а мы не расстаёмся с убеждениями.
– Тогда вернёмся к тому, что ты хотел сказать.
– Да, именно. Порок, и даже преступление, не стоит рассматривать отдельно от контекста. Убийство в бою – не убийство, потому что ты рискуешь умереть и сам. По этой же причине убийство во имя идеи, в которую ты искренне веришь, не равносильно убийству ради грабежа. Зверства в борьбе с более сильным противником оправданы, потому что ты в любой момент можешь опробовать их на себе. Такие вещи не унижают, но возвышают. Нюхать кокаин и трахать проституток, хотя бы ты и не приносишь никому вреда, а проституткам даже пользу, несоизмеримо ниже, чем нюхать тот же кокаин, чтобы не спать сутками во имя борьбы, пусть очень кровавой, и даже если иногда на месте профессионалок окажутся невинные жертвы насилия, ты всё равно сам для себя останешься человеком.
– Интересно получается: из кучи бреда выходит одна, но зато какая полезная мысль – в борьбе с более сильным противником оправданы и, более того, благородны любые средства. Получается, что бы ты ни делал, ты герой, рыцарь, Давид – только потому, что борешься с Голиафом. Очень умно, а главное – просто. Легко устаивается и ещё лучше переваривается. Вот вам и базис под расширенную ответственность, – говорил уже больше сам с собой Михаил. – Дорогой мой Иван, скажу тебе как на духу: ты редкостная гнида, но гению простительны такие шалости. Не задавайся только, прошу тебя: всё испортишь.
– За это можешь быть спокоен: не мой случай. А теперь, дорогой радушный хозяин, завари, пожалуйста, крепкого чаю, потому что тебе завтра можно за закрытой дверью кабинета отсыпаться, а мне пахать с семи утра и до бесконечности.
– А вот это с нашим удовольствием, – живо отозвался Михаил, – только я тебя никуда ещё не отпускаю. Когда ещё так поднаберёмся, чтобы узнать товарища получше, да и того, за чем звал, я Вам ещё не озвучил, партайгеноссе.
– Ты в курсе, что так обращались друг к другу национал-социалисты?
– Совершенно верно, но нам ведь это не повредит. Ассоциироваться с любой силой хорошо по