Тереза кинула тюк и бросилась внутрь. Дым слепил глаза, раскаленный воздух не давал дышать. За огненной стеной она различила съежившуюся от страха и отчаянно кричащую жену Корне. Наверное, огонь застал ее на чердаке, и она оказалась в ловушке. Приблизившись к девушке, насколько это было возможно, несчастная завизжала, словно свинья под ножом; одежда ее уже загорелась. Тереза попробовала подойти поближе, но в этот момент крыша над очагом затрещала и толстые ветки, составлявшие ее основу, начали ломаться. Тут она заметила, что на них лежит огромный слой снега. Схватив валявшуюся поблизости деревянную лопату, девушка стала с силой бить по ветвям. Снова раздался треск, но она, задыхаясь, не останавливалась до тех пор, пока часть крыши не обвалилась. Обрушившаяся в проем снежная лавина частично погасила пламя, и жена Корне могла теперь выйти из огненного плена.
– Пойдем же, ради Бога, скорее! – закричала Тереза.
Женщина открыла глаза, перестала визжать, подошла к Терезе, поцеловала ей руку и неуклюже, переваливаясь на толстых ногах, побежала к водоемам.
3
Придя в скрипторий, Горгиас заметил, что наложенная Ценоном повязка насквозь пропиталась кровью. Здоровой рукой он размотал тряпицы, положил раненую руку на освещенный стол и попытался пошевелить пальцами, что удалось ему с большим трудом. Поскольку кровотечение было сильным, он попробовал зажать шов, но боль помешала ему это сделать. Открытая рана пульсировала, словно сердце находилось в руке, а не в груди. Обеспокоенный, он попросил слугу снова позвать врача и, пока тот не пришел, погрузился в размышления о случившемся.
Покинув мастерскую, он убедил сына Корне, что чувствует себя гораздо лучше, и отослал назад, хотя отец велел его сопровождать. Очень довольный, что можно побездельничать, парень быстренько убрался восвояси. На самом деле Горгиас был по-прежнему слаб, но ему хотелось в одиночестве осмотреть место, где его ранили. Он осуществил свои намерения, однако не обнаружил ничего, что помогло бы разгадать загадку.
В одном он не сомневался: напавший на него человек знал о бесценном пергаменте.
Скрип двери вывел Горгиаса из задумчивости. Посланный им слуга, попросив разрешения, вошел в комнату; с ним прибыл врач, весьма недовольный.
– Избави меня Бог от этих ученых мужей! Кичатся своими знаниями, а от любой болячки начинают причитать, как старухи по покойнику, – проворчал он, поднося лампадку к ране.
– Я еле шевелю пальцами, и кровь не останавливается, – пожаловался Горгиас.
Врач удостоил руку не большим вниманием, чем мясник, скручивающий голову