Конмаэл отошёл вглубь камеры, чтобы избавить себя от молочного запаха, и прислонился плечом к стене.
– Отказался стрелять.
– Да ну?! – Глаза Кита округлились. – Вот ты даёшь! Нет, ты не первый, конечно, но это ж наша работа. Надо выполнять. Ай-яй, ну как так?! – Великан сокрушённо покачал головой. Внутри Конмаэла поднялось раздражение.
– Ты жалеешь этих людей и скрашиваешь им дни. Работа? И для тебя равно, что носить им книжки, что их расстреливать? – сказал он резко, отчаявшись достучаться до сознания солдата. Тот немного стушевался от внезапного напора и выглядел растерянно.
– Ну так это… книжки книжками. А расстрелы расстрелами.
Конмаэл упёрся в такое объяснение, как в замурованный выход из лабиринта. Продолжать разговор не хотелось.
– Я думаю, тебя ждут дела.
Кит Мэри искренне не понимал, чем мог вызвать гнев человека, запертого в камере. Он потеребил в руках принесённую книгу и, глупо улыбнувшись, просунул её через решётку и положил на пол. После чего молча развернулся и направился к выходу, но вдруг, будто что-то вспомнив, обернулся:
– Я принесу тебе свечу попозже. Чтобы удобнее читать.
Его тяжёлые удаляющиеся шаги отзывались необычайно мягким эхом. Дверь затворилась, на верхний уровень тюрьмы вернулась привычная тишина.
Конмаэл глубоко вдохнул, пытаясь остудить голову, и наклонился за книгой. Он поднёс её ближе к свету, чтобы прочесть название. «Подвиги прошедшего. Хаген-драконоборец и поход за север». Это ему ни о чём не говорило. Он бросил книгу на край стола и повалился на жёсткий матрас. Хотелось есть, о чём желудок напоминал громким бурчанием. Сейчас он был бы рад и той мешанине, что подавали в столовой. Можно даже кусок чёрствого хлеба. Чёрт возьми, да можно даже с плесенью!
Он лежал, стараясь не замечать вони, исходившей от старого матраса, и чувствовал себя в конце какого-то пути. То ли оттого, что это подземелье казалось тупиком, то ли от всего, что с ним происходило. Лучше ли быть сейчас здесь, чем мучиться от выполненного приказа? Пожалуй, лучше. Воспоминание о том, как он, закрыв глаза, ждал расстрела, навязчиво прорывало ходы в мыслях. Он с удивлением ощущал в себе готовность к такому итогу, отчасти потому, что это не требовало бы от него больше никаких решений. Но он жив, заперт в четырёх стенах вместе с последствиями своего поступка, и те жмутся хищными тенями по углам.
Наверное, пришёл новый день. Или так показалось? Какой-то молодой солдат, совсем ещё мальчишка, которого Конмаэл прежде не видел, принёс ему обед – хлеб, миску похлёбки и уже знакомую подтухшую воду. Солдат не разговаривал и не поднимал глаз на Конмаэла, только поставил еду и скорым шагом удалился.
Похлёбка отдавала помоями, куски чего-то напоминавшего мясо долго жевались, как резиновые, но голод скрыл все недостатки вкуса. После трапезы живот Конмаэла стянуло тупой болью, но он хотя бы не был пустым.
Спустя какое-то