– Рад, что царь Евнон здравствует. Я наслышан о его храбрости и благородстве и желаю, чтобы наши мечи никогда не скрещивались. Надеюсь, на обратном пути вы посетите Пантикапей, и тогда я передам царю аорсов ответные дары, свою благодарность и дружеское расположение к нему. А пока, посланец Евнона, прими от меня мешочек с пантикапейскими статерами[30]. В Риме ты найдешь, куда их потратить. Котис тебе в этом поможет.
Митридат хитро глянул на младшего брата. Давая понять, что прием закончен, он пожелал послам спокойного плавания. Котис испросил разрешения проводить гостей.
Царь Боспора задумчиво посмотрел вслед послам.
«Что ожидать от этих аорсов? На кого повернут они своих степных коней? Да и можно ли доверять Котису? Братья мы, но разные. С детства тянется он ко всему римскому. Не выдаст ли?»
Послы ушли, а следом и вельможи, присутствующие на приеме. Остались только молчаливые стражи у входа в зал. Митридат погрузился в раздумье.
Не зря беспокойство и недоверие терзало душу царя. Бывало в истории Боспорского царства, что власть добывалась ценой предательства родственников, шли брат на брата, а сын на отца. Почему же это не могло случиться сейчас?
«Надо бы отправить в Рим верного человека, чтобы он проследил за аорсами и братом. Но где взять такого? Может, Ахиллес?»
Размышленьям помешал вошедший в приемный зал вельможа – распорядитель дворца:
– Царь, прости, что потревожил тебя.
– Говори.
– Какой-то криворотый человек называет себя купцом и требует приема.
– И ты посмел из-за этого потревожить меня? Гони его в шею!
– Я бы так и поступил, но он говорит, что дело важное и не терпит отлагательства. Купец утверждает, что ранее он состоял при дворе твоего отца Аспурга. Прости, царь, но его лицо показалось мне знакомым.
– Если так, зови, и пусть стражники обыщут его.
Поклонившись, вельможа удалился.
Спустя некоторое время в зал вошел высокий, прилично одетый человек. Его лицо было обезображено шрамом. Он приблизился к трону, пал на колени.
– Встань и отвечай, что тебе надо?!
Криворотый поднялся. Заговорил. В силу увечья слова, произносимые им, были не всегда разборчивы и перемежались с шипящими и свистящими звуками.
– Ты не помнишь меня, царь?
Митридат молчал, пристально и с брезгливостью вглядываясь в изуродованное лицо незнакомца.
– Я Харитон, твой воспитатель. Время припорошило мои волосы сединой, украсило