Искать, разумеется, не пришлось, куда он из секционного зала денется. Идти дольше оказалось: в служебные помещения родственники не допускаются.
– Михалыч, с этой, которую взорвали, ты работал?
Михалычу за шестьдесят, и, кажется, он был здесь всегда. По крайней мере, шеф утверждает именно так, а я работаю здесь слишком недолго для того, чтобы это оспаривать. Пять лет после института – как раз тот срок, за который из личинки врача формируется специалист. С точки зрения обывателя, правда, доктором меня назвать сложно, ну да обыватели на то и обыватели, чтобы иметь единственно верное мнение обо всём на свете.
– Помнишь ведь, что я, – ответил Михалыч. – А что?
– Там родители трусы потеряли. Поговоришь?
– А сама чего?
Я сделала умильное лицо.
– Ну Михалыч, ну миленький, поговори. Я ж опять поругаюсь, ты же знаешь.
– Эх, молодо-зелено, – вздохнул он. И чему вас только учат? Должна будешь.
Я кивнула. Чему учат? Куче всякой ерунды, которая потом забудется сама собой. А вот разговаривать с людьми – нет. Кто-то потом учится сам, а кто-то как я.
Михалыч, вон, безо всякого университета умеет уболтать даже самого агрессивного. Жаль, мастер-классов не дает. Смеется только, мол, любить людей надо, они хорошие, только не все сами это понимают. Может, и так. Только…
Додумать я не успела. Из-за спины раздался крик «Врача!», и я рванула туда со всех ног. Из-за банального обморока Михалыч бы не суетился, навидался. И обмороков, и сердечных приступов. И если он орёт во всю глотку, значит, что-то серьёзное. Из секционного зала через коридор, выложенный кафелем – убьюсь когда-нибудь, поскользнувшись, – туда, где остались безутешные родственники. Впереди маячили спины в белых халатах, кто-то сообразил раньше и бегал быстрее.
Когда я вылетела в холл, над лежащей уже суетились коллеги. Непрямой массаж сердца, дыхание рот в рот, как по учебнику. Вот клинической смерти на моей памяти не было.
Михалыч на миг поднял голову:
– «Скорую» вызывай!
– Что сказать? Сердце?
– Да!
Телефон зазвонил, как всегда, не вовремя. Жавшийся в угол муж умирающей подпрыгнул, я матюкнулась, на миг забыв и про этику, и про деонтологию.
«Вот когда ты помрёшь – похоронят тебя, гроб украсят зелёным венком[8]», – завывал телефон, пока я извлекала его из-под рабочего костюма. Муж на эту песню обижается, ну и пусть его. У меня больше поводов обижаться. Я сбросила вызов – перезвонит, если надо, – и набрала номер «Скорой». «В настоящее время все линии заняты, пожалуйста, подождите».
Попадись мне тот идиот, что первый придумал ставить на время ожидания музыку, – убила бы. Отключилась, набрала снова. «Пожалуйста, подождите».
Цирк, да и только. Полное здание вроде как врачей, а толку – ноль. Впрочем, будь тут хоть сам Гиппократ, широко бы он развернулся со стандартной аптечкой да мешком Амбу, непонятно каким чудом попавшим в укладку?
– Что там? – спросил кто-то.
– Не