Если бы не куча отчетов и необходимость иногда общаться с родственниками усопших, моя работа была бы идеальной. Впрочем, огромное количество бумажек – вечная беда любого врача, и по сравнению с докторами других специальностей мне еще везет. «Больные» не скандалят, отвечать по большому счету не перед кем, кроме Бога, которого нет, и собственной совести. Ведь, как известно, патанатом – лучший диагност, он же последняя инстанция. Да и проверками особо не допекают. В последний раз, помнится, проверять пришли по наводке журналистов. Работники местных газетенок то ли перегрелись, то ли не проверили источник, который, судя по всему, решил жестоко подшутить, и разродились разоблачительной статьей. Кто бы мог подумать: местные торговцы фруктами хранят их не где-нибудь, а в холодильниках судебного морга. Подкупить судебных медиков выходит дешевле, чем арендовать холодильники по всем правилам.
Шеф, узнав о цели визита, покрутил пальцем у виска и повел смотреть холодильники. Дело было как раз в разгар лета, а полежавший под кустом пару дней труп пахнет ничуть не лучше подгнившей туши. Проверяющие нервно сглотнули и мигом испарились, отказавшись даже от коньячка на прощанье. Выражения, которыми их потом поминал шеф, при дамах лучше не повторять. Второй раз на моей памяти проверка приходила, когда пошли слухи о том, что мы пускаем трупы на органы. Хотела бы я посмотреть, на какую трансплантацию сгодится почка бомжа, месяц после смерти пролежавшего в подвале. Впрочем, в той комиссии оказались люди вменяемые, в холодильники не лезли. Мол, вы же сами все понимаете: поступил сигнал, мы обязаны отреагировать.
Словом, все бы хорошо, если бы не то, что приходится общаться не только с трупами, но и с живыми людьми. Я в судебные медики-то пошла именно для того, чтобы не иметь дела с больными. К сожалению, хороший врач – это не только светлая голова, но еще и умение принимать людей во всех их проявлениях. По крайней мере, в рабочие часы. То, что хорошего врача из меня не выйдет, я поняла довольно быстро. И выбрала специализацию исходя из принципа «не навреди». Чего тогда стоило прорваться в интернатуру на «судебку», сейчас лучше не вспоминать, но оно того стоило. Нет, с головой у меня все в порядке. А вот с терпением и тактом – не очень. Так что стараюсь лишний раз не встречаться с родственниками покойных. Понятно, трудно сохранять адекватность, потеряв близкого. И все же…
– Девушка, я же просил позвать патанатома.
Ну вот, рабочий день, считай, еще не начался, а уже. Семейная пара, чуть за сорок. У нее заплаканное лицо и погасший взгляд, он держится как человек, то ли не осознавший, что произошло, то ли не желающий в это поверить.
– Меня зовут Мария Викторовна, и я судебно-медицинский эксперт. Чем могу помочь?
Дурацкий вопрос на самом деле. Помочь я могу едва ли, смерть – практически единственная необратимая штука в нашем мире, а в другой я не верю. Но это