Он рассказывал также и о жизни в наши дни, и тогда образы пастухов и погонщиков верблюдов, чеканщиков по оружию и мастеров ковроткачества, исполнителей на домбре и горшечников из Иссталифа получались у него такими же выпуклыми и яркими, как и легендарные герои и вожди.
Подведя гостя к грубому топчану у стены, хозяин чайханы смиренно произнес:
– Нет у меня ни подушек, ни одеял, чтобы уложить и накрыть тебя, о Пращур… Здесь, на Шибаре, мы очень бедно живем.
Гуарди Гуэдж сел на краешек примитивного ложа, поставил палку перед собой и оперся на нее подбородком.
– Не беспокойся, – успокоил он его тихим голосом. – Мне лишь бы прислонить голову.
Тут в тишине раздался огрубевший и в то же время полный неожиданной нежности голос:
– Знаю, знаю. В тебе ведь веса, как в перепелке, не больше.
И все находившиеся поблизости увидели, как грубое лицо кузнеца покраснело, и от смущения даже его голова как-то втянулась в могучие плечи. Все вокруг засмеялись. А хозяин чайханы посмотрел на Гуарди Гуэджа:
– Они тут чуть не передрались. А теперь вот повеселели. Они уверены, что ты их вразумишь.
От этих слов утихнувшие было страсти вновь разгорелись.
– Не правда ли, о, ты, знающий все, не правда ли, что бузкаши этих крестьян-степняков, игра, о которой мы впервые слышим, ничего не стоит по сравнению с играми наших предков? – кричали одни.
– О, ты, знающий все, не правда ли, что по красоте, мужеству, силе и ловкости участников наш бузкаши, если сравнивать его с развлечениями, которыми хвастаются тут эти невежды-горцы, – это все равно, что сокол перед курами?
И люди с обеих сторон замерли в наивной надежде, что он поддержит именно их мнение. Но на их вопросы он ответил вопросом:
– А почему я должен решать за вас, друзья мои? – спросил он.
И поскольку обескураженная толпа молчала, Гуарди Гуэдж продолжал:
– Каждый имеет право