Поэтом с головы до пят Федор Григорьевич был даже в житейском смысле. В его волгоградской квартире, кроме двух продавленных диванов, щербатого письменного стола и ворохов книг, рассыпанных по всем углам и дешевым этажеркам, ничего не бросалось в глаза. Даже обыкновенный снеди. Сам хозяин вполне обходился хлебной коркой и крутым кипятком без малейших признаков заварки.
Он лежал в продымленном насквозь кабинете на своем знаменитом громогласном диване среди синих, раскиданных куда попадя томиков Льва Толстого, прихлебывал из замурзанной железной кружки голый кипяток, сощуривал куда-то в потолок мудро-красноватые веки и округло-женственным, как бы окающим почерком записывал обязательно в толстую общую тетрадь пригрезившиеся стихи:
Просыпаюсь вместе с петухами,
С пастухами на ноги встаю
И хватаю жадными руками
Водяную скользкую струю…
Лукавил иногда поэт, ибо часто ложился спать, когда петухи только просыпались, коротая ночь за писаниной или в спорах за жизнь с забредшими на огонек добрыми приятелями.
Как ни странно, одним из первых литераторов Федор Сухов стал ярым пацифистом. Он напрочь отрицал героику воины, справедливо признавая за ней только разор и горе, не называл поверженного врага нечистью, презирал нашу тогдашнюю литературу за ложь. Даже знаменитый рассказ Шолохова «Судьба человека» прилюдно на литературных выступлениях и встречах называл слабым, ввергая в страх и ужас любое начальство. И это свое, пожалуй, какое-то «почвенническое» восприятие войны в форме монолога-плача он с большой силой отобразил в поэме «Былина о неизвестном солдате».
Опять же неожиданно для многих на только что объявленном конкурсе имени Фадеева за лучшее произведение на военно-патриотическую тему суховская «Былина» завоевывает первую премию. Чтобы всяческое отрицание войны премировалось и получало всесоюзное признание, этого в городе-герое бдительные патриоты простить не могли. Рассыпали уже набранную к пятидесятилетию поэта книгу его избранных стихов, устроили постыдную проверку воспитания суховских детей, которые росли возле него подобно вольной бурьянной траве. Словом, под длительным нажимом, но как бы втихаря выдворили Сухова от нас вверх по Волге-матушке, к счастью, на родину, в Горький, который он задолго до перестройки устно и письменно всегда называл Нижним Новгородом.
Практически же Федор Григорьевич последние годы проживал в родном Красном Оселке этаким неприметным, но свойским для всех соловьем – лесным будимиром. Я