За все добро расплатимся добром,
За всю любовь расплатимся любовью…
1993
Неугомонный лесной Будимир
Когда пять лет назад умер стыдливейший и честнейший поэт мятущейся России Федор Сухов, мне было горько за наш город, слабо откликнувшийся на его кончину. Город, которому он отдал двадцать лет своей неприкаянно-отважной жизни и оставил, может быть, единственный из волгоградских поэтов, свою школу, состоящую из друзей, учеников и почитателей его светящегося слова. Колодезная душа поэта нашла успокоение в селе Красный Оселок Нижегородской губернии, но добрая часть ее навсегда скорбно приютилась и у нас в обшарпанной пятиэтажке неподалеку от остановки Руднева, где он долгое время тихо славил:
Что за осень у нас в Волгограде,
Знать, и впрямь золотая она!
Это у нас его белая лебедь-березка со временем превращалась в плакучую вдову, ронял подкову с копыта на стремительном шоссе крестьянский кормилец-конь Сынок, сдавался в плен рядовому русскому бойцу слегка сутулый генерал из поэмы «В подвале универмага», глаголил, бунтарствовал, усмиряя грешную плоть, провидец Аввакум в драме «Красная палата», сам поэт принимал как неизбежное скоротечность земной жизни:
Держусь за дождь, держусь за ветер,
Ах, как бы, как не упустить?
Мне хочется на белом свете
Еще немного погрустить…
Я знал Федора Григорьевича не понаслышке. Обласканный многими в начале своего так толком и не распрямившегося творческого пути, я влюбился и предался больше всего ему, как единственному, на мой взгляд, на тот момент и по сей день честному песнопевцу. Кто, когда, скажите, из доброхотливых мэтров не стал милостиво обустраивать стихи начинающего поэта в газетах и журналах, а просто пригласил его пройтись вместе пешком по местам своих былых боев от Речицы до Могилева? И этот памятный путь по белорусским деревням с их босыми иконописными старухами, с ночевками в комолых стожках и беленых сторожках, с неожиданными счастливыми встречами однополчан гвардейской батареи противотанковых пушек старшего лейтенанта Сухова, с их объятиями и строгими мужскими слезами дал мне гораздо больше разума и житейской сметки, чем весь курс любимого Литературного института. Ведь вдобавок сплошь и рядом в таком ладном суховском оканье звучали стихи ценимых им поэтов, усмешливо возникали и застревали в памяти его рассказы о собственном житье-бытье…
Офицер-мальчонка Федя Сухов всю войну был убежден в собственной неуязвимости только потому, что он пишет стихи. И эта вера наверняка помогла ему выжить на Курской дуге, в белорусских болотах, жестоких