Вернулся младший лейтенант Заруцкий, глаза его шарнирно круглились, по ним нельзя было понять, что случилось с лейтенантом Шульгиным, но я заметил в них ту искорку, которая обычно появляется тогда, когда сбывается давнее, тщательно скрываемое желание. Младший лейтенант оглядел позиции моего взвода и, увидев праздно сидящего у входа в общий блиндаж Тютюнника, спросил: чем занимаются мои бойцы? Я ответил: подчищают траншеи.
– Незаметно, чтоб подчищали…
Такой тон разговора сразу же дал понять, что Заруцкий получил повышение в должности, стал временно, а может быть и не временно, командиром роты. Ради справедливости следует сказать: это повышение вполне заслуженное, вернее – выслуженное. Старый кадровик, много лет оттопавший взводным пехотинцем, младший лейтенант не шел ни в какое сравнение с теми командирами, которых принято было называть сосунками, инкубаторно выпускаемыми ускоренным методом разными военными училищами и подготовительными курсами.
– Иди во взвод и наведи порядок, – не повышая голоса, спокойно проговорил только что назначенный командир роты.
Я молча повиновался, повернулся спиной к лесу и спустился в ход сообщения, однако я не придал особого значения словам, призывающим навести какой-то порядок. Порядок обычно наводится перед приходом высокого начальства, но о его приходе не было слышно. Возможно, младший лейтенант, получив должность командира роты, сам себя считает высоким начальством, тогда да… А что тогда? Да ничего. Тютюнник все так же будет сидеть у входа в блиндаж и тоскливо ждать вечера, того часа, когда из лесу потянет дымком всегда запаздывающей кухни. Но я ошибся, Тютюнник встал, он стоял перед неизвестным мне человеком с двумя кубиками на зеленых полевых петлицах добротно сшитой гимнастерки.
– Лейтенант Брэм, – назвался поставистый, в добром теле, весьма приглядный человек, когда я представился ему, доложив, чем занимается вверенный мне взвод. А сопровождающий неизвестного мне лейтенанта младший лейтенант Заруцкий таинственно прошептал:
– Новый командир батальона.
Принято говорить, что новая метла по-новому метет, но я не получил никаких распоряжений, чтоб что-то перерыть, что-то переиначить, лейтенант Брэм больше присматривался к людям, к бойцам моего взвода, чем к брустверам ружейных площадок, к нишам для противотанковых гранат, не мог я не ощутить и на себе тот пристальный взгляд, который как-то роднит, сближает человека с человеком.
На другой день я был вызван в штаб батальона. В штабе встретился с лейтенантом Захаровым. Встретился и удивился: Захаров предстал передо мной в полном боевом снаряжении: автомат, запасные диски, гранаты…
– Иду немцев глушить, – обнажив вместе с деснами кипенно-белые зубы, поспешил сообщить цель своего появления в глубине леса мой давний новоузенский сослуживец.
– А еще кто идет?
– Ты пойдешь. Комбат пойдет.
Мне не верилось, что я могу куда-то пойти, участвовать в каком-то