Тепла редеющего крохи
склевали петухи-кусты.
Над ними туча низко виснет,
и оттого трудней дышать,
и оперенья ярких листьев
не удержать, не удержать.
Ведь провода, и те ослабли,
по ним, провисшим, там и тут
ползут беспомощные капли
и замерзают на ходу.
По тропке, твёрдой от морозца,
в чуть тёплый дом назад вернусь.
А там опять встречает осень:
то скрип, то мрак, то вздох, то грусть…
И лишь одно покоит душу
под хрип обмёрзших тополей –
что грянет снег и станет лучше,
хотя б синее и белей.
На землю ляжет он невеско,
по ней соскучившись давно,
как будто белой занавеской
задёрнет серое окно.
Пейзаж
Шумят осины у реки
и тянут к небу руки белые.
Прошли дни тёплые, дни первые,
пришли последние деньки.
Зима уже не выжидает:
в траве – замёрзшая роса.
Октябрьский ветер выжигает
насквозь продрогшие леса.
Вот пристань. К ней сынишка-катер
спешит прижаться что есть сил.
А в Волгу медленно, по капле
стекает золото осин.
Склонилась ива, как лосиха,
земля вздыхает глубоко.
И пусто стало, и красиво,
и одиноко, и легко.
«…Когда душа поёт иль плачет…»
…Когда душа поёт иль плачет,
словами трудно объяснить,
как эта встреча много значит,
как, тонкая, крепка вдруг нить.
И, вспоминая близость глаз,
волненье слов, стыдливость ласк,
поймёшь отгадку в том секрете:
не в первый, а в последний раз
ты полюбил на этом свете.
«Где тишина лежит…»
Где тишина лежит
да фонари моргают,
трамвай-олень бежит
январскими снегами.
Вчера метель мела,
а нынче ночь спокойна
и оттого светла,
что мы не спим с тобою,
что улочкой бредём.
Мелькнёт такси,
как кошка,
да твой высокий дом
глядит одним окошком.
Вот так бы много лет…
Скрипят твои сапожки…
А рельсы так похожи
на свежий санный след.
«До краёв был наполнен тобой…»
До краёв был наполнен тобой,
ничего не изведавший злого.
Я не знал, что такое любовь,
я стеснялся красивого слова.
Когда вечер огнями рябел
и кололись насмешливо звёзды,
просто нёс свое сердце тебе,
ты же – шла на свидание просто…
К Волге зимней бежал на заре.
Как дитя, был покорен, послушен.
И казалось – чисты были души,
будто первый снежок в декабре.
Но явилась иная пора,
я-то думал, она – за горами.
В