Когда играющих смерть загоняет в лузы,
Самих, как биллиардные шары.
Родители?
Их ценят не дороже,
Чем добрых кредиторов должники.
И больше, чем когда-либо, несхожи
Двух разных поколений языки.
Дышать любовью вечно не дано.
Спроси – и большинство пожмет плечами:
Это было так давно,
далеко,
за мелочами.
Мужская дружба крепнет с каждым годом,
Но с каждым днем существенней изъян —
Бросая: «некогда» друг другу мимоходом,
Лгут искренне ближайшие друзья.
– Ну, мне пора, Серега, Тома.
– Уже?
– Успеешь.
– Нет, адью.
Я в шесть часов теперь встаю.
От вас тащиться час до дома.
Пока.
– Счастливо, Миха. В среду
мне на работу позвони.
И с этим делом не тяни.
– В субботу приезжай к обеду.
– Спасибо.
Вряд ли я смогу.
Серега, до среды,
бегу…
– Отличный парень Мишка.
– Мой друг.
– Вот хвастунишка!
– А помнишь,
вчетвером,
на юге?
Зной. Отпуск. Времени вагон…
– И больше нравился мне он.
– А мне глаза твоей подруги.
– Вы целый вечер говорили.
Вообще, с друзьями ты иной,
Серьезно споришь,
а со мной
молчишь
или смеешься,
или…
…А мне-то не с кем поделиться,
кроме тебя.
– Начнем опять?
– Вот и всегда так,
сразу злиться.
– Болтушка ты. Давай-ка спать.
– Устал?
– Скорее бы суббота.
(О беззаботность идиота!)
5. Adagio
Ни ад, ни рай.
Ни два, ни полтора.
Поверженное зло
опять встает из праха;
Сплетается с добром,
да так,
что у пера
Нет места для широкого замаха.
Бьют,
но тычком,
порой исподтишка.
Удары запрещенные взаимны.
А многие валяют дурака,
Страшась борьбы, и презирая гимны, —
в сумятице немой войны,
общественного спада
твердя:
а мы убеждены,
что все идет как надо.
Болтают чушь.
И я ее болтал,
обсасывая слово
(так палец дети
сосут).
Болтать – болтал,
А про себя роптал.
Как без улова
пустые сети
несут,
Я нес свою тоску
по страсти неземной
и по нечеловеческим делам.
А оказалось —
палкой по песку
чертил в наивности смешной.
Все это хлам,
что я тогда писал,
рифмованная муть.
Вздымал, тащил,
не выдержав, бросал.
Пустела