– На провед?.. – радуется любому гостю. – Спаси Христос… Не забывают люди добрые. Кто с нуждой, а кто меня поглядеть, трухлю старую. Соседи идут, родненькие, свои. Мы все тута посплелися, как плетень. Гостинцы несут. А мне какие гостинцы, я говею.
Она говеет. Великий пост да Рождественский, Петров да Успенский, среды да пятницы.
– Покушай моей тыковки, – угощает она гостей жданных и нежданных. – И свеколку я нынче парила, сладимая свеколка…
На черном листе противня светят оранжевые кусочки печеной тыквы. Они душисты, сладки даже на погляд, в коричневых каплях и подтеках пахучей сахарной патоки.
Знаменитые тыквы ее громоздятся, заполняя невеликую хатку. Они – под кроватью, под столом, вдоль стен: серые, словно мраморные валуны, – «русские», ярко-желтые, праздничные «костянки», дольчатые «ломтевки».
Печеная тыква для старой женщины – это баловство, на заедку, а больше – для гостей угощенье. Еда ее – вечные казачьи щи: картошка, кислая капуста, красная помидорная да перцовая заправа.
– Казачура… – посмеивается над собой баба Надя. – Щи всему отвечают. У нас, бывало, на хуторе и в завтрак – похлебаешь, в полудни – само собой, и вечером: «Давай, мать, горяченького…» Такой адат.
В доме пахнет сладостью щей, печеной тыквы, кислиной яблочной кулаги, горькими травами, что висят за печкой, и, конечно, старостью.
Лет бабке Наде много и много.
– Была бы сучкой, давно бы повесили, – простодушно объясняет она свои годы. – Всякий день молюсь Господу, Богородицу всякий день прошу… Богородица – моя заступница… – подслеповато жмурясь, обращается она к божнице, крест кладет. – Всякий день прошу: «Дай покою. Изработалась, устала…» – жалуется она Богу и людям, гостям своим. – Так устала, жилочки нет живой. Смерти прошу. Не дают. Надо покоряться.
– Не помирай, – говорят ей. – Как без тебя. Ты – первая огородница. Семена да рассаду где будем брать?
Окраина малого степного поселка. Невеликие дома, просторные огороды, от них – жизнь. Долгое лето, жаркое солнце. Зимой поселок засыпан снегом. Осенью чернеет заборами да нехитрым строеньем. Летом вскипает цветом и зеленью, словно рай.
В пору теплую, от светлого апреля до черной осени, жилье у бабы Нади царское: над головой – небо, под ногами – теплая земля и сочная зелень вокруг. С утра до ночи старая женщина в трудах: сажает, рыхлит, поливает; недолго, по-стариковски, спит где-нибудь в меже, кинув на землю дерюжку. Подремлет, очнется – и снова за дело.
Летом ее хатенка пустая стоит, двери – настежь. Гости придут, ищут:
– Баба Надежа! Ты где?! Хозяйка!
– Аюшки… – тихим эхом отвечает она из огородной чащобы.
– Где схоронилась?
Она не хоронится, она живет в огородной зелени, словно плеть огуречная, тыквенная. Кипень головного платка, словно белый цвет, порой всплывает над