– Красиво, правда? – спросила Кима Оломская.
Евгений неопределенно повел головой.
Ему вспомнилось, как вели себя женщины у игровых автоматов. Только устроишься возле железного обманщика, как под твоей рукой появляется мальчишка. Он начинает подсказывать, что надо делать и как. И вот когда какое-то уразумение, наконец, приходит, за спиной появляется некая фея с бокалом в руке.
– О, вы настоящий герой «Пиковой дамы»! – восклицает она, стараясь хоть какой-то выпуклостью, но дотронуться до играющего.
Тот, естественно, оборачивается. Потому как всякая, пусть даже и не очень понятная лесть всегда занимательна и приятна. И почти осознает, что это как раз то, что ему нужно. И обратно они уже уходят вдвоем.
Другая же, коль замечает, что на нее долго не обращают внимания, задает, например, такой вопрос:
– Вам известно, что такое реституция?
Полупоняв это слово, играющий глядит на нее так, словно она обряжена в священнические одежды, и неожиданно получает перевод:
– Реституция – это восстановление. Потому верните вон тот ход.
Глаза чуть приужены, как у той, что на майке, порхают. И потому как они никуда больше идти не собираются, период оседлости завершен.
Кого преследуют шпионские страсти, может заподозрить в ней хитрого изворотливого агента, потому в более зловещей форме рисует концовку этой встречи. Все прочие уверены, что это отросток цветка судьбы, что из памятных им дат они запомнят именно эту, когда она привидением возникла за спиной и сказала знакомое, но непонятное слово.
А тем временем на ту же табуретку, распаленный чем-то ему только ведомым, потому как пил весьма умеренно, взобрался Вадим Тумасов.
Как и всякий артист, он был обряжен в костюм с бабочкой и, несмотря на жару, ни разу не снял с себя этой стесняющей тело одежины.
Он притуманил свой взор и чуть приглушенно стал читать:
Откуплюсь от прошлого любовью
Нестерпимой, как сыновья боль.
Только ты фальшивой своей молвью
Ни души, ни тело не неволь.
– Не буду! – шаловато вставила Карина.
А Вадим продолжил:
Чтоб не отозваться на усладу,
Изведя себя до прежних мук,
До того, что спелой каплей яда
Оборвет сердечный перестук.
Чтобы прежде, чем с природой слиться,
Превратиться в первородный прах,
Я б душе позволил удивиться,
Что прощен во всех своих грехах.
Откуплюсь от прошлого любовью
Настоящей, не такой-сякой,
Не монашкой чахлой в изголовье,
Годной лишь читать за упокой.
Что невещим снам позволит сбыться,
Воплотиться в мудрость вечных тем,
С тем, что счастье – это кобылица,
Что еще не поймана никем.
Но легенда древняя витает,
Над которой ахает народ:
Кто ее насильно зауздает,
Тот, твердят, и дня не проживет.
Потому и не веду погони,
Потому