– Эй, парень, – голос раздался примерно оттуда, где стояла статуя, – ты меня слышишь или нет?
Прыжок – и перед Микеланджело стоит уже паренек лет восемнадцати в перепачканной красками куртке.
– Ну, ты что, глухонемой, что ли?
– Нет.
– Я давно за тобой наблюдаю. Ты смотришь на статуи и шепчешься о чем-то с ними.
Кровь прилила к лицу Микеланджело. Он готов был удрать, только бы опять не попасть под град насмешек, на этот раз уже от этого симпатичного паренька.
– Да ладно, не тушуйся ты так. Ой, какой ты угрюмый. Ты не из местных, что ли?
– Я флорентиец, Микеланджело Буонарроти. – Микеле гордо вскинул голову, в первый раз в жизни называя свое имя и фамилию незнакомому человеку.
– А я Франческо Граначчи. – Парень широко улыбнулся. – Я из «семьи» художника Доменико Гирландайо. Я видел, как ты рисовал недавно. Я знаю, что половина заборов во Флоренции – на твоей совести.
Микеланджело зарделся во второй. Франческо снова рассмеялся от души, что очень шло его типично флорентийскому лицу овальной формы. Это был стройный, хорошо сложенный молодой человек со светлыми кудрями, озорными глазами и нежной кожей.
– Я служу в подмастерьях у маэстро Гирландайо. Большей частью растираю краски, хотя он берет меня иногда подмалевывать фон на фресках – это роспись красками по сырой штукатурке. Вот как в этом храме.
– А у вас занимаются мраморными скульптурами? Микеланджело, разинув рот, слушал новообретенного друга.
Франческо казался ему ангелом, спустившимся с небес и рассказывающим о райских кущах.
– Ну, не особо. Гирландайо в основном занят заказами по фрескам. Но он может научить тебя работать стэке – специальной лопаточкой для изготовления глиняных моделей, по которым потом делают мраморные или бронзовые статуи.
Микеланджело замер в восторге. Распахнув свои черные глаза и открыв рот, мальчик слушал Франческо и воображал себя с резцом в руке, высекающим из самого лучшего мрамора, который только добывается в Апеннинах, вожделенную статую.
Он обернулся и, взглянув на Мадонну, прошептал:
– Спасибо, Синьора.
13. В мастерской
Доменико Гирландайо хотел и умел нравиться. Он был из той породы людей, которым постоянно нужно приковывать к себе внимание. Он обожал ситуации, когда в нем нуждались, о чем-то просили, а потом всячески превозносили. Он был жаден до славы в любом ее проявлении. Ему всегда было нужно именно то, что есть у какого-то другого, более известного художника: без этого никакая вещь сама по себе не представляла для него ценности.
Болезненно завистливый к чужим достижениям, Гирландайо стремился добыть себе имя количеством проделанной работы, а также шумом и скандалами. У него была мания – он хотел всех людей, которые только