Мы как-то бессознательно не хотим, просто не можем примириться со старостью, как не можем примириться со смертью. Но и с жизнью и со смертью нас примиряет красота, и старый человек прекрасен, если сквозь его немощное и усталое тело высвечивается нечто подлинно прекрасное, не истлевающее от времени и невзгод, а наоборот, набирающее в них силу.
У апостола Павла целое послание – 2-е к Коринфянам – посвящено раскрытию известной христианской истины: Сила Божия в немощи совершается (ср. 2 Кор. 12: 9). Ибо если внешний наш человек и тлеет, то внутренний со дня на день обновляется (2 Кор. 4: 16). То есть в опыте страдания и немощи, принимаемых в благодарности сердца, мы приобщаемся подлинной красоте и мудрости, которые не всякому дано разглядеть в старом человеке и, конечно, не всякому дано к ним приобщиться. Сквозь покровы немощного старческого тела проявляется вызревавший долгие годы сокровенный сердца человек в нетленной красоте кроткого и молчаливого духа (1 Пет. 3: 4). Но ведь апостолы говорили это применительно не к одним старикам, это универсальный закон для людей всех возрастов. Но для воспитания внутреннего человека необходим многолетний труд, как пишется о святых подвижниках: «состарился в подвигах», – вот это красиво – состариться не в страстях, а в подвигах! Вот это и есть добрая старость (ср. 1 Пар. 29: 28). Но именно поэтому не всякая старость добра и прекрасна.
В церкви часто читается отрывок из Книги Премудрости Соломона: Старость бо честна не многолетна, ниже в числе лет изчитается: седина же есть мудрость человеком, и возраст старости житие нескверно (не в долговечности честная старость, и не числом лет измеряется: мудрость есть седина для людей, и беспорочная жизнь – возраст старости) (Прем. 4: 8–9). В старости совершается, если угодно, некий суд над жизнью человека. Когда мы входим в возраст, все черты нашего характера, привычки, в том числе и дурные, шаржируются, становятся