Мота спасло то, что он успел схватиться за поперечину перекладины, которую не успели убрать после выступления клоуна-эксцентрика, и, сделав немыслимый вираж, оказался притиснутым к балюстрадке, которая отделяла от манежа первые ряды.
И это так взволновало клоуна, который продолжал бубнить последнюю фразу: «А грушишки-то сладенькие».
Зато зал неистовствовал.
Ему казалось, что все это было так ловко и рискованно задумано.
И в это же время к Моту пришла какая-то, по всему видно, циркачка.
Она была всклокочена, словно ее вытащили из корявого сна.
Корявым был и почерк, которым она изложила какую-то просьбу в оставленной ей записке.
– Видишь, – кивнул Мот, – когда за ней закрылась дверь. – Никак в себя не придет.
Он углубился в чтение неожиданного послания.
– Ну, это уже плутография, – сказал, прочитав то, что было поведано в записке.
А там стояла только одна фраза: «Мот! Я от тебя забеременела».
– Да! – произнес Мот, однако, без улыбки. – Лучше бы мне вчера ни за что не цепляться. И в этот миг в его комнату вошла еще одна женщина.
Она – молча – показала на то место, где у людей двоятся ноги.
– Дай ей ножницы, – попросил Мот, все еще стоя на голове.
Так Макс узнал, что приходившая была глухонемой.
Теперь настала пора объяснить, почему Макс, собственно, оказался у Мота.
Именно здесь Макс сбывал свою заметность.
А все дело началось с того, что едва оказавшись в университете, он тут же включился в разного рода диспуты, споры, прочие какие-то проявления собственной гордыни и глупости.
А поскольку последней было еще предостаточно, он начал количеством мелькания перед очами, которые запоминают впрок не только то, что надо, то очень скоро был взят, как в то время кто-то сказал: «На замет, чтобы держал ответ».
И хотя за ним не водилось ничего такого, за что можно было бы по-хорошему угнетать, эта заметность всех и насторожила.
И – под шумок – стали на него списывать разные, другими учиненные бузотерства.
И тогда-то Макс повстречал Мота.
Его истинная фамилия была Мотолыгин.
И с ней бы он, ежели бы не взял себе какого-либо циркового псевдонима, и скончался бы.
Но однажды ему повстречалась молодая курсистка по фамилии Лыгина. И он ей, в порыве неведомых ему от рождения порывов, предложил:
– Раз ты истинная моя половина по фамилии, выходи за меня замуж.
И они поженились.
И вот тут-то и началось самое примечательное.
Вскоре Мот, тогда еще Мотолыгин, вдруг понял, что не способен быть мужем.
Нет, не в том смысле, что был несостоятелен как мужчина.
Тут все более чем в порядке.
Он уже через неделю или две понял, что жена ему просто не пара, она не та, на которую не только что уповать, а кивать более чем зазорно.
Она терпеть не могла цирк.
– Тогда зачем же ты за меня пошла? – спросил Мот в запале.
– Чтобы не огорчить, – просто