Но Муркалюшка, когда он ее пыхтя и отдуваясь, доволок до дома, вдруг выпорхнула из его объятий, прошлась как ни в чем ни бывало туда-сюда и сказала:
– Ну что ж, ты мне подходишь.
– В каком смысле? – поинтересовался он.
– В том, что я уже было разочаровалась в мужчинах, что уже исчезли способные носить девушек на руках. Оказывается, нет. И я рада такому своему заблуждению.
И протянула руку для знакомства.
А на второй день – это было воскресенье – они оказались в лесу.
Роща, соскелетенная еще по осени, обезлиственными тоще смотрелась на фоне двух роскошных барских усадеб, обсадивших себя со всех сторон хвойными напушами.
– Ты единственный на моей памяти Безрукий Демон, – смеясь, называла она его, намекая, что за все время, что они были в уединении, он ни разу не попытался исследовать ее на ощупь, пользуясь только пустыми, как намеки на что-то значительное, жестами.
Макс смущался, но продолжал вести себя с прежней застенчивостью.
Хотя в обыкновенной, светской, можно сказать, общительности, он поднаторел, и мог войти в любой дом без особого мондража.
Но лесное уединение… Где к тому же все просматривается на многие метры в разные стороны…
Так они не спарились, как могло быть подумано спервоначалу.
Больше того, Муркалюшка неожиданно спросила:
– А ты знаешь, что такое сомати?
– В общих чертах, – соврал он, поскольку понятия не имел о чем, собственно, речь.
Про себя же он отметил, что лжи способствуют три обстоятельства.
Первое – уединение с женщиной.
Второе – природа, не умеющая скрывать своего превосходства над человеком.
И третье – запах хвои.
Да, да! Элементарной хвои.
В нем улавливается дух каких-то раскованных пространств.
– Так вот сомати, – назидательно начала Муркалюшка, – это состояние, в котором человек оказывается перед смертью.
– Клиническая смерть? – вновь фальшиво понаивничал он.
– Нет, это как бы остановка перед тем, как оказаться на Том Свете, и чем окончается пребывание на этом.
– Интересно! – опять же полукавил Макс.
И вдруг открыл еще одну закономерность. К вранью лучше всего располагают женщины-проститутки. Ежели бы перед ним была бы, скажем, та же Александра Михайловна, которую за глаза он звал Сашук. Так вот при Сашук ничего подобного не пришло бы и в голову. Надо было все воспринимать серьезно и обстоятельно.
Однако, здесь есть смысл доиграть спектакль до конца.
– А, может, это летаргический сон, – не унимался Волошин.
– Нет! – тряхнула головой Муркалюшка так, что из прически вылетела заколка, которую они – почти одновременно нагнувшись, – стали искать в палой хвое.
И тут их головы сперва, вроде бы ненароком, а потом с намерением, но шутливо, столкнулись.
И после несложного маневра губы отыскали губы.
Поцелуй получился, если так можно выразится, под углом.
Нетрудно вообразить