– Что это с тобой? – поспешила за ним Марина.
– Ни-ничего, – через заичку, произнес он, заметив, однако, что другого переполоха за столом не произошло. Охлобыстин хвалил жену, что это она так бесподобно умеет готовить жаркое. А вымели из-за стола Клюху тоже слова Богдана Демьяныча, когда он, кивнув на гусятницу, сказал: «Это мы уже того слепого лося доедаем».
2
Чуть означив на лбу паутинную морщинку, Марина, всего с минуту поразмыслив, неожиданно предложила Клюхе, когда они совсем было распрощались, сходить в гости, как она выразилась, к «человеку без возраста».
– Чего же, это памятник, что ли? – спросил Клюха.
Она не обратила внимания на плоскостную простинку, что чуть облукавила лицо Клюхи, а, видимо, заканчивая внутреннее борение: «Вести-не вести?», остановилась на том, что ежели и встретит недоуменные глаза того, к кому шла, то объяснит просто: человек из леса, что с него взять. Потому на вопрос Клюхи ответила с безулыбочной загадочностью:
– Увидишь.
«Памятник», как окрестил про себя того, к кому они стремили свою охоту, жил неблизко от центра города, потому Клюха с Мариной довольно долго ехали на трамвае, что отважно откогтил гору, а, одолев ее, еще дольше катился с горы.
Дом, возле которого они очутились, являл собой особую стать сиротства. Он – громадный – один стоял в окружении мелких с расхристанными заборами домишек. Кое-где же выпадышами улицы зияли провалы, которые говорили, что тут совсем недавно было жилище, приказавшее долго жить.
Большой же дом громоздился бодряком и дальновидцем, потому как высотно бликовал окнами верхних этажей.
– Тут будет город-сад! – съязвил Клюха, указав на выверты валяющихся там и сям вокруг дома деревьев, и добавил: – Не понимаю, кому мешали вот эти яблони и вишни?
Марина ничего не ответила. И ежели бы он повнимательнее последил за ее выражением лица, то понял бы, что его давно посетило нетерпеливое раскаянье. Она казнила себя, что взяла с собой Клюху. Чего-то из того, что ждала Марина от посещения этой квартиры, случится не так. И вовсе не от застенчивости хозяина. А от пристрастности, что ли, свидетеля, который будет смотреть только обвинительными глазами. Ведь она давно уверилась, что Клюха ее зверовато-тайно любит своей неуклюжей, почти не расточающей нежность любовью.
Ей же, ежели честно, хотелось показать широту своих знакомств, подчеркнуть этакую укротимость всех и каждого, и уже этим вызвать ревнивое уважение человека с более утонченной натурой.
Их опахнули саблевидные глаза. Которые, однако, не выразили ожидаемого недоумения. Памятник вскинул вверх руку, сделал щепоткой трехперстье, словно собирался или перекрестить Марину, или посыпать солью кипящее буйство ее волос, и откровенно, с полнейшим разором «р», закартавил:
О Марина, ты, Марина!
Ты стройна, как балерина!
Ты могуща, как богиня,
Ты строга, как берегиня!
Потому у ног твоих
Голова моя и стих!
Он бросил к ее стопам лист, с которого