И все-таки Микеланджело еще долго не решался уйти – вдруг что-нибудь еще случится? К нему подошли собратья по искусству: «Отправляйся отдыхать. Если надо, мы сами здесь подежурим».
Едва передвигая ноги, скульптор поплелся домой. По пути его окликнул Содерини: «Отныне, Микеланджело, ты почетный гражданин Флоренции. Синьория готова назначить тебе любую премию. Может, ты хочешь получить хороший дом?» Микеланджело возбужденно выдохнул: «Я хочу лишь одно – чтобы Синьория забыла о том, что Контессина Ридольфо – урожденная Медичи, и ей с семьей разрешили вернуться в город!» Содерини с хрустом сжал пальцы: «Ты ведь знаешь, что сейчас все Медичи признаны врагами Флоренции…» – «А я признан ее почетным гражданином. И мне полагается награда. И еще есть долг перед Лоренцо Великолепным, который, кстати, и тебе в молодости помог встать на ноги!»
Уже на следующее утро Микеланджело узнал, что семейство Ридольфи получило разрешение вернуться в город. Впервые за много лет скульптор надел свежую полотняную рубашку, бархатные штаны, натянул новые чулки и сандалии и вышел в город. Приближаясь к палаццо Синьории, он заметил толпу на площади. Но надо всеми возвышался его беломраморный «Давид». Скульптор направился прямиком к своему творению, и люди расступались перед ним. Подойдя поближе, он увидел, как трепетали прилепленные к статуе листки бумаги. Сердце его снова сжалось – вспомнилась памятная записка с угрозами. Но когда, взобравшись на пьедестал, Микеланджело начал срывать листки и читать их, он понял, что ошибся. В них были сплошь восторженные признания: «Мы горды оттого, что мы флорентийцы!», «Как величествен человек!», «Ты создал то, что можно назвать самой красотой!».
И вдруг руки скульптора задрожали. Он увидел послание, написанное рукой, которую не мог не узнать: «Все, что надеялся сделать для Флоренции мой отец, выражено в твоем «Давиде». Контессина Ридольфи деи Медичи».
У Микеланджело заволокло глаза. Втайне он чувствовал, что Контессина всегда рядом. Не случайно именно она приснилась и разбудила его в ту самую страшную ночь, когда могли погибнуть и он сам, и его беломраморный «Давид». Единая любовь не гаснет, даже если пути двоих расходятся.
Микеланджело повернулся к толпе. Тысячи глаз смотрели на него. В них было все – поддержка и восхищение, понимание и сострадание. Он-то, затворник, думал, что одинок, что весь мир противостоит ему. Оказалось, весь мир – с ним.
И вот уже пять веков этот мир не перестает восхищаться мощью и величественной красотой «Давида», который действительно стал не только символом Флоренции, но и ее защитником. Даже во времена опустошительных войн в Европе за этот город можно было быть спокойным: его никто и никогда не решался разрушить. Процветает Флоренция и поныне. И во многом благодаря