– Готово! – сказала за спиной Софья. – Бегом, пока горячие!
Зачитавшись, Цыплухин даже перестал слышать запах, теплый запах жареных драников, который наполнил квартиру.
– Иду! – послушно отозвался он.
– А что читаешь? – спросила она, заглядывая через плечо.
– Новости, – засмеялся он, – новости из прошлой жизни… – И закрыл ноутбук.
Варя
Повесть
А ведь я и вправду люблю ее. Или ревную. Нет, наверное, все же люблю. Странно, такая простая мысль не приходила мне в голову, будто улетала от меня, словно воздушный змей, но всегда была рядом, и я словно за веревочку то подтягивал ее к себе, то отпускал.
Мы знакомы с самого детства. Точнее, с ее детства, яркого и праздничного, на котором я присутствовал как почетный, но все-таки малозаметный гость. Я был уже взрослый – оканчивал одиннадцатый класс, а она была совсем девочкой, симпатичной и обыкновенной, как все дети. Наше знакомство состоялось по причине близости наших родителей – близости как деловой, поскольку трудились они в одном офисе, так и интимной. Позже выяснилось, что моя мать и ее отец были в состоянии любовного разрыва, если так можно выразиться. То есть они сходились и расходились, повинуясь жизненным обстоятельствам, и когда моя семья переезжала на несколько лет в Саратов, то и всякая связь между ними оборвалась, стоило же нам вернуться – и чувства опять возобновились. Я любил маму, а отца не любил. Его отчужденная научная знатность, в которую он был погружен, не оставляла времени на меня. Все, что помню о нем, – это громоздкие очки и редкие поучения, которые он почитал за важный элемент моего воспитания. Я был единственный ребенок и рос эгоистом – соответственно не любил нравоучений и особенно нравоучителей. Общение наше с отцом сводилось к тому необходимому минимуму, который заключает в себе приветствие и короткая справка о делах. А больше ничего и не надо было. Услышав, что у меня «все нормально», отец с удовлетворением погружался в «поедание» очередной книги по южно-русской словесности, которые почему-то никогда не теряли для него своего свежего лоска, всегда были «новыми», хотя что нового могло быть в таком застарелом предмете, о котором и так исписано немало, сказать было трудно. Был мой отец саженного роста, с громовым голосом и ломовыми объятьями, любимец всей кафедры педагогического университета, где и преподавал, обожал блинчики и хоккей, и даже здесь умудрился нахамить моим вкусам – я обожал яичницу с сыром и футбол. После всяких антагонизмов, которые неизбежны между отцом и взрослеющим сыном, мы застыли на той точке взаимного неприятия, которое не предполагает враждебных действий, а лишь одно бесконечное перемирие. Он не лез в мои дела, а я не докучал ему своими вопросами, внешне даже казалось, что мы друг друга любим. Я