Лабиринты угроз. Игорь Кулькин

не помнил, как прошел коридор, как спустился по лестнице. Очнулся возле дверей подъезда, свежий воздух оглушил его, булькнуло в груди, и он заплакал, как в последний раз плакал в детстве, когда его обидели старшие ребята. Рыдания рвались безудержно, да он и не сдерживал их. Его трясло, он ухватился за стену, стоял, содрогаясь. Еле-еле, потихоньку, стал успокаиваться, дыхание выровнялось, он прижался к дверям подъезда. Словно все существо его передернулось от этого сотрясения, он уже не чувствовал, где он, а только понимал, что отпустило его цепкое и злое, вцепившееся в душу. Он медленно побрел между раскидистыми лужами, густо устелившими двор. Уже почти дошел до подворотни, когда его потянули за рукав. Обернулся – Аня. Без своего обычного аляповатого красного шарфа и даже без пальто.

      – Прости меня, – быстро проговорила она. – Я не знала, что так будет. Думала, они из-за меня, а они из-за себя… Ничего они бы тебе не сделали, Вася загодя сказал, что решил тебя просто поучить, в настроение ты ему попал. Тут еще Вьюн этот подвернулся со своими глазами страшными. Это все он, Апанасов из-за него выпендривался как мог, он его сам боится, а так тебя пальцем бы не тронул. И у меня-то ума нет, что на это все согласилась, но ты меня разозлил правда, прости…

      Цыплухин молчал. Ни злобы, ни даже недоумения не было в его душе. Было безразлично и тихо.

      – Не приходи сюда больше, – сказала Аня. – Апанасов это так ляпнул, про слугу-то, он тебя отпускает, я знаю. Вьюн бы не отпустил, но он Васю слушается… А у Васьки характер легкий, он над тобой поизгаляется три дня, а потом забудет… Все, уходи, прощай!

      Она обернулась и побежала к дому, и только тут Цыплухин заметил, что пошел дождь, и что Анин свитер весь в черных пятнах от него, и что лужи кипят от капель прямо у ног убегающей Ани. Она добежала до подъезда, махнула рукой на прощание – и захлопнула дверь.

      А Цыплухин стоял под дождем и слушал. Вокруг стало удивительно тихо, даже умиротворенно, только шуршали капли в кустах сирени, от клумб веяло свежестью, струились по крышам, опадая в водосточные трубы, бегучие струи. Медленно двинулся Георгий, совсем даже не торопясь, в свою «келью, где вершатся умные мысли», – так когда-то Апанасов назвал его квартиру. Шел долго, под этим неожиданно теплым весенним дождем. А когда добрел наконец до своего дома, нарочно отправился по лестнице, чтобы вышло дольше, мимо почтовых ящиков, кое-где пожженных спичками, мимо порожних пивных банок, оставленных на ступеньках, и вместо того чтобы идти к себе, хотя и ключи уже сжимал в ладони, позвонил в Софьину квартиру.

      Она открыла не сразу, словно переждав некоторое время. Услышав ее скорые шаги, идущие к двери, Цыплухин чуть не убежал, сердце колотилось. Но он пересилил себя, дождался, пока она отопрет.

      – Кто?

      Георгий назвался.

      Она открыла в халате, с полотенцем на голове.

      – В душе была, извини, если долго… Что ты хотел?

      – Ты спала с ним?

      Она помолчала.

      – С кем?

      – С