Стремительно несущихся стрижей.
Стрижиный писк был словно ультразвук.
Велосипеды спали на балконах.
И облака, как томные вагоны,
Грозой груженные, цепочкой шли на юг.
Пряла, как пух, взвихряющийся дым
Рука соседа с белой сигаретой.
И мир наверх стремящегося лета
Был нынче удивительно моим.
«Нет. То не топот босоногих муз…»
Нет. То не топот босоногих муз.
На кухне желтый свет и мотыльки.
И лампочка скривила гневно ус,
Разбуженная в полночь. Зыбь строки
Змеится, как фитиль и, мне грозя,
Что заискрится, рвется невпопад.
И чашку кофе – черного ферзя —
На белый лист я ставлю. Шах и мат.
Стихов не будет. Бабочки в плафон
Стучатся, словно нищие в церкву.
И дождь шипит, как старый граммофон,
Тревожа тополиную листву.
Ночь
А в лужах куцые окурки
С дождем смешались. Размазня.
И ночь варилась в медной турке,
Одетой в юбку из огня.
Сквозь сеть москитную, как сито,
Цедились капли. И была
Вся кухня полночи открыта,
До рукомойного угла.
И дождь шкварчал, как масло, ради
Кленовых шкварок. Вот беда:
Пролился кофе на тетради,
Как ночи черная вода.
Секунда
Ночь и зима в белой кухонной раме
С черствою снега канвой по краям.
Капля стеклянная стынет на кране.
Вот зазвенит, разобьется. И я
Трепетно жду оглашенного звона,
Словно угрюмого тика часов.
Сыплется снег, точно пепел с балкона
Сверху. И не разобрать голосов
Вышедших, чтоб покурить и померзнуть,
Хриплых соседей. А капля вот-вот
Звонко расколется. Вновь будет поздно.
Этой секунды и век не вернет.
Дышит фонарь желтым светом, но крупки
Снега не тают в дыханье его.
Миг, как стеклянная капелька, хрупкий
Падает с крана и бьется легко.
«Шаркали двери, как старые ноги…»
Шаркали двери, как старые ноги
В тапочках медленных. Как костыли
Тукали капли по темным порогам
С зонтиков мокрых. И тени росли
До потолка и брели коридором,
Длинным, скрипучим, как будто кровать
Жесткопружинная. Темным укором
Тени привыкли за дверью стоять.
И, долговязые, сбилися в тучу,
Что рассыпает мне дождь у двери.
Громом гремят, и стучат, и скрипуче
Ходят толпою – в глазок посмотри —
По коридору, туда и обратно;
Ссорятся, мирятся, плачут, поют.
Шаркают двери. Таков в меру платных,
В меру людских общежитий уют.
«Влажная осень. Как грязные тряпки…»
Влажная осень. Как грязные тряпки,
Сушатся листья на тонких веревках
Безрезультатно. Ведь заново крапать
Принялся бисерный дождь. Остановка
Стала прибежищем душ, не добредших
До магазина. Тех, что попугливей.
И застекленные таинства лоджий
Скрытней, темнее еще, и сварливей
Глянули в дождь, не желая открытья.
Осень лоскутная. В горькое время
Грязным рваньем поразвесили листья,
В город нагнавши балконную темень.
Дворники
По ежеутренней, стойкой привычке
Дворники ночь с тротуаров сметают;
Метлами чиркают, как высекают
Трением день из чернеющих спичек.
И разгорается – из отсырелой
Темной дороги, ощеренных метел,
Стекол бликующих, листьев в полете,
Осени, пахнущей взрывчатой серой,
Из-под шагов, что таинственно гулки,
Словно под ними пустое пространство.
Не для того ль с неземным постоянством
Дворники