– Так, стало быть, правильно отец в горы ушел?
– Правильно. А ты знаешь, кто такой Василь-ага?
– Одни говорят, очень мужественный человек. Перехватывает в горах турецкие обозы и освобождает мобилизованных. Другие называют разбойником, дескать, если бы не его нападения, то откупились бы от турок, да и дело с концом.
– А еще этот мужественный человек и разбойник мой старший брат!
– Да ну! – Иван аж подскочил.
– Вот тебе и краба гну.
– А ты чего ж здесь?
– Да знал бы кто, как жалею теперь. А по поводу откупных я тебе так скажу. Турки не дураки. Они заломили цену, которую могут осилить только богатые, а что делать бедным или середнякам? Хорошо, если село крепкое и старейшины мудрые, то всех откупить попытаются. Но большинство будет угнано в Пирк. Многие дотуда не дойдут – помрут голодной смертью, других на месте заморят.
– Чего они так ополчились?
– Я в этом не силен. Но слышал от отца, что завидуют нашему богатству. Поэтому всех хотят истребить и присвоить себе состояние.
– Вот зря с отцом в горы не пошел. Вот зря! – Иван хлопнул себя по колену.
– А со мной пойдешь? – Панделис посмотрел сузившимися глазами.
– Это куда ж с тобой? К Василь-аге?
– Нет, – мотнул головой Панделис, – я хочу начать свою войну. А не приходить к брату с пустыми руками. Так пойдешь?
Иван ворочал во все стороны изумленными глазами, нервозно почесывая подмышки.
– Ух-х ты!
– Таддеуса определили. Из меня помощник здесь никакой.
– Эт точно. Я людей знаю, – кивнул Иван, – лучше своих вырастят.
– Тогда слушай меня внимательно. – Панделис наклонился к уху Ивана и отрывисто зашептал.
Глава 3
Глухой ночью, когда Акулини легла спать, когда вороны на дубу угомонились, а полная луна, похожая на кормилицу Таддеуса, вышла из-за горы, Панделис и Иван запрыгнули на спину коня. Животное удивленно мотнуло головой, обреченно фыркнуло и направило шаг в сторону чернеющей дороги.
– Тихо, тихо, Сигнал. – Иван гладил коня между ушей. – Не разбуди мать. А то нам такого всем будет!
– На войну едет человек, турок с ружьями не боится, а матери пугается. Чудны вы, русские.
– Хоть смейся, хоть плачь. Отец-то у меня грек. И вроде бы по-своему жизнь разумеет, а матери моей лишний раз на глаз тоже не шибко показывался. Так ведь и сбежал к Василь-аге так же ночью, ничего не сказав. Выходит, переплавила она его.
– Может, тоже в печь на лопате сажала, чтобы по-русски думать начал? – усмехнулся Панделис.
– А не может, а точно. В отца как-то хвороба вцепилась, да так крепко, что доктор Панайотис только руками развел. Уповайте, дескать, на Бога. Может, смилуется. Так мать ему: мол, на Бога-то надейся, а сам борись. Обмотала отца чем-то да и засунула в печь.
– Это как же?
– Да вот так. Знамо, не одна, подружку