– Ну, Лизка, сучка, убью.
– Я тебе убью, поганец ты этакий, – и снова погналась за ним. Но Афоня так припустил бежать по дороге, что и на машине было бы не догнать.
На следующее утро, выгоняя в стадо корову, Елизавета Николаевна встретила Марию, мать Афанасия, но та отвернулась и прошла мимо. Оскорбленная выходкой ее сына, женщина догнала соседку, взяла за плечо.
– Ты что, Мария, считаешь меня виноватой, да? – возбужденно спросила она. – Ведь он, змей красноголовый, караулил меня все утро, ждал, когда сварится борщ. И стоило мне на минутку отлучиться, он, шельмец, бросил в кастрюлю кусок мыла. Пришлось все вылить в мусорную яму. Ведь с мылом даже свиньи борщ есть не стали бы. На выходные приехали дети в гости, а он, сучий потрох, оставил их без обеда.
– Тебе жалко своих детей? – вытирая кончиком фартука уголки глаз, вздохнула Мария. – Подумаешь, остались без борща. Не такие они у тебя и голодные. В городе едят колбасу и сосиски. А мои дети с роду таких деликатесов не видели. – Она еще раз горестно вздохнула. – Афанасий всю ночь стонал, метался. Тело покрылось волдырями, ни лечь, ни сесть. Ты за свой борщ готова была убить чужого ребенка. Тебе жалко своих детей, а мне – своих. Их у меня, как ты помнишь, шестеро. Один другого меньше. Афоня старший. И в том, что у него голова не соображает, его вины нет.
– Погоди, Маруся, не горячись, – подбоченилась соседка. – Голова у твоего Афони хорошо соображает, когда он хочет кому-нибудь пакость сделать.
– А скажи, Елизавета Николаевна, – подняла на собеседницу влажные глаза мать Афанасия и с укором посмотрела на собеседницу, – кого еще, кроме тебя, в деревне беспокоит мой сын? Ведь только ты одна и жалуешься на него. С другими он не конфликтует.
– Что же я ему дурного сделал, – возмутилась обиженная женщина.
– Я не знаю, что ты ему сделала, – развела руками в стороны Мария. – Только он на тебя очень обижается. Сегодня утром, как только проснулся, стал весь чесаться после вчерашнего. Прямо до крови кожу раздирает. Увидел меня и, показывая на твой двор, сказал: «Ну, Лизка, сука, убью». Так что, Елизавета Николаевна, я теперь уже не за Афанасия боюсь, а за тебя. Неизвестно, что у него на уме. А такие люди злопамятны и за свои поступки не отвечают. – Она резко повернулась и пошла к себе во двор.
Елизавета Николаевна еще долго стояла и никак не могла взять в толк, чем это она обидела убогого соседа, что он так супротив ее ожесточился? Она вынуждена была согласиться с тем, что, кроме нее, Афанасий ни с кем в деревне не сорился. Все-таки странно получается, размышляла она. Я, вроде бы, неконфликтная женщина, всегда находила с людьми общий язык даже в сложных ситуациях. Да и в школе тридцать лет проработала учительницей химии, и ученики меня понимали. И