Крики городской стражи, взявшей, боюсь, мой след, пока далеко. И можно даже подумать о том, что произошло.
А произошло почти то же, что с моим предшественником Мелеком, возглавлявшим закупочные операции нашего торгового дома в славной империи. Тогда, правда, охрана осталась жива. Но охрана эта не имела понятия, каким образом бедняга, отдыхавший, как и я, в охраняемом саду, был найден утром, с головой, насквозь пронзенной через глаз каким-то странным тонким лезвием.
Теперь я хотя бы знал, что произошло. Но тогда никаких мыслей о том, что случилось и кому и зачем это понадобилось, у нас с братом не было. Мелек писал нам письма – но никаких указаний на угрозу его жизни в них не имелось, если не считать загадочных строк о том, что «пришли странные и тревожные известия, которыми я займусь в ближайшее время, бросив на это все силы».
Письмо это, скрученное в трубочку, залитое воском и утопленное в невинно выглядящем сосуде с кунжутным маслом, еще качалось на боку верблюда, мерно шагавшего по Великому Пути в штаб-квартиру торгового дома, а автор его уже лежал недвижимо, скрючившись на боку, среди пробуждавшегося сада, который теперь пришлось таким странным образом покинуть мне.
– Ну и кого нам слать Мелеку на замену? – негромко спросил меня вскоре после этого брат, сидевший со мной под зревшими на ветвях золотыми персиками. – Может быть… согласишься ты сам? Ты же любишь их столицу, ты говоришь на языке империи, и даже читаешь и пишешь. Здесь для тебя, как я знаю, стало скучно. А когда из империи такого размера приходят слова о «странных и тревожных известиях», после чего написавшего их убивают… В общем, тут как раз то, что тебя немножко подбодрит.
С того разговора прошло уже полтора года, но и сегодня я знал ненамного больше прежнего.
…Последняя неприятность постигла меня, когда я уже сползал со стены, окружающей громадный квартал Восточного рынка, прибежища самых дорогих удовольствий имперской столицы. Стражи тут было немного. Квартал этот, да что там – город в городе, охранялся самими его обитателями так, что столичной страже и не снилось. А поскольку сам я был не последним из этих самых обитателей, то хорошо знал темный, не очень известный охране участок стены, где кладка была старой и расшатанной, черепица заросла травой и не скользила, и вдобавок к стене прислонилось старое дерево гинкго с его веерообразными листиками с серебристой подкладкой и корой, похожей на застывшую грязь. По дереву – вниз, и…
Я рассчитывал сползти с внутренней стороны стены на безлюдную глухую улицу, где были мои же склады простого белого шелка для отправки в громадный и ненасытный