– Да знаю я! – перебил Дугал. – Только все равно это как-то неправильно. Что, чем больше в городе или в стране соборов, тем благосклоннее Господь?
– Замолчишь ты наконец? – уже всерьез рассердился Гай. – Не мели чушь, а? Сам знаешь, за подобные речи по головке не погладят. Где ты наслушался таких гадостей?
– Сам додумался, – Мак-Лауд наконец умолк, благо они уже поднялись по широким ступеням, слегка вытершимся в центре, и подошли к дверям собора – высоким, из темно-красного дерева, покрытым резьбой и украшенным позолотой. – Иди, выполняй обет, только не позволяй задурить себе голову. Я приду попозже.
– Ты куда? – несколько опешил сэр Гисборн, потому что компаньон явно вознамерился улизнуть.
– У тебя дела, и у меня дела, – туманно отозвался Дугал, уже успевший преодолеть половину лестницы. Гай с легким недоумением проследил, как шотландец остановил пересекавшего двор монаха и что-то у него спросил. Получив ответ, Мак-Лауд целеустремленно зашагал к северному приделу, свернул за угол собора и пропал.
– Дела у него, – повторил сэр Гисборн и, потянув на себя тяжелое литое кольцо, с некоторым усилием отодвинул толстую дверную створку. – Варвар варваром, а туда же – умствует…
Над городом поплыл долгий тягучий звон бронзового колокола, отмечавшего наступление полудня, или как его называли по монашескому уставу, часа шестого.
В аббатстве Гай пробыл несколько дольше, чем ожидал – почти до девятого часа. Ему повезло: отец настоятель, узнав о просьбе заезжего рыцаря, милостиво согласился уделить немного своего драгоценного времени. Хотя сэр Гисборн, не обладавший даром рассказчика, старался говорить как можно короче, опуская кой-какие малозначащие частности, история прибытия нового архиепископа Кентерберийского в Англию все равно чрезмерно затянулась. Известие о смене власти и казни канцлера Лоншана, конечно, уже добралось до Тура вместе с королевскими гонцами и опережающей ветер молвой, однако настоятель не мог не воспользоваться чудесно представившейся возможностью разузнать подробности из уст очевидца событий в далекой Британии.
К концу повествования Гай слегка взмок и чувствовал себя так, будто пару раз обежал вокруг Тура в полном боевом снаряжении. Однако его усилия получили неожиданное вознаграждение: аббат, выслушав печальную исповедь рыцаря из Ноттингама и побарабанив пальцами по столу, рассудил, что сэр Гисборн достаточно наказан за свои прегрешения. В сущности, его вина заключалась только в излишней горячности (впрочем, вполне оправданной, ибо он действовал во спасение служителя Господня) и вполне искупается его нынешним намерением отправиться в Святую землю. Если же добавить к этому искреннее