Гай хмыкнул и в два прыжка преодолел оставшиеся ступеньки. Его разбирало любопытство: неужели столь изысканным способом развлекается кто-то из спутников мэтра Барди?
Вместительное помещение обеденного зала сейчас казалось еще больше – торговцы, судя по долетавшей со двора перекличке, бодрому ржанию лошадей и надрывному скрипу колес, готовились к отъезду. Через распахнутую дверь и подслеповатые окна падали блеклые лучи осеннего солнца, освещая до блеска натертые маслом деревянные столешницы и рассыпанную по полу свежую солому.
Своего попутчика Гисборн увидел почти сразу: длинноволосый человек в желто-черном клетчатом одеянии, постоянно вызывавшем недоуменные взгляды, расположился в самом удобном месте – поближе к стойке и недалеко от двери. Возможность в случае неурядиц беспрепятственно исчезнуть, видимо, стала у Дугала намертво въевшейся привычкой.
В другом конце залы, возле еле теплившегося очага, обосновалась почтительно стихшая компания из пяти или шести служащих мэтра Барди. Певец, остановившийся перевести дух, а заодно принять восхищенное аханье и оханье друзей, по своему основному роду занятий, несомненно, относился к их сословию.
– Это кто? – спросил сэр Гисборн, присаживаясь за стол и взглядом указывая на менестреля, снова взявшегося за инструмент. Вокруг мгновенно разгорелся спор о том, какая именно песня угодна почтенному обществу.
– Френсис, – кратко, но маловразумительно ответил Дугал, как обычно, переиначивая иноземное имя на свой манер.
– Френсис, а дальше? – Гай подозревал, что у неизвестного певца, кроме имени, имеется также фамилия, или, на худой конец, прозвище.
– Не знаю, – отмахнулся Мак-Лауд. – Не мешай, дай послушать.
Сотоварищи менестреля наконец пришли к единому мнению. Узнав пожелание своих друзей, молодой человек согласно кивнул и пробежался пальцами по натянутым на широкий гриф виолы струнам.
«Женщины наверняка без ума от такого смазливого красавчика, – с некоторым презрением к суетности и легкомыслию слабого пола подумал Гисборн. – А он, если не глуп, вовсю этим пользуется. Только полюбуйтесь – распустил хвост, как фазан по весне!»
Певец в самом деле вполне заслуживал подобного определения. Хорошо (и даже не без роскоши) одетый, на вид лет восемнадцати или девятнадцати, невысокий, однако не кажущийся слабым, черноволосый и смуглый. Довершали картину несколько длинноватый узкий нос с благородной римской горбинкой и ярко блестящие из-под ровно