Вкусив восторг и слезы вдохновенья…»
Моцарт:
«Нет – так; безделицу. Намедни ночью
Бессонница меня томила…»
(Моцарт хочет показать Сальери свою музыку)
«…Хотелось
Твое мне слышать мненье; но теперь
Тебе не до меня».
Моцарт:
«…играл я на полу
С моим мальчишкой…»
Сальери:
«Ребенком будучи, когда высоко
Звучал орган в старинной церкви нашей
Я слушал и заслушивался – слезы
Невольные и сладкие текли».
Моцарт:
«Представь себе… кого бы?
Ну, хоть меня – немного помоложе;
Влюбленного – не слишком, а слегка —
С красоткой, или с другом – хоть с тобой.
Я весел…»
Сальери:
«Отверг я рано праздные забавы;
Науки, чуждые музыке, были
Постылы мне; упрямо и надменно
От них отрекся я и предался
Одной музыке».
Можно приводить бесконечное число примеров, но уже ясно, что разница
в менталитете Моцарта и Сальери катастрофически огромна. Они словно представляют разные галактики.
Стиль Сальери – это стиль выдающегося деятеля, руководящего работника, который даже наедине с собой говорит так, как будто выступает перед широкой общественностью.
Речь Моцарта – само естество.
Сальери – великий музыкальный жрец, первосвященник, посвященный. Моцарт же во всех внешних проявлениях – рядовой музыкант.
Но весь ужас Сальери в том, что именно моцартовская музыка есть музыка высшего начала, божественного озарения.
И, что еще ужасней, лучше всех это дано понять именно Сальери. Получается, все, что принес в жертву музыке Антонио Сальери – самоотречение, бессонные ночи, отказ от радостей жизни, отказ даже от любви, – оказалось необходимым не для того, чтобы самому создать великую музыку, но только для того, чтобы, воспользовавшись всеми своими знаниями, оценить подлинное величие музыки другого композитора.
Здесь я хочу процитировать блестящую мысль режиссера Юрия Ледермана. Когда мы размышляли на тему о том, кто такая Изора («Вот яд – последний дар моей Изоры») и откуда у Пушкина взялось это имя, Ледерман сказал: «Важно – не кто такая Изора.
Важно еще одно противопоставление.
У Моцарта дар любви – его мальчишка, с которым он „играл на полу“, а у Сальери дар любви – яд».
Но в лице Моцарта одинокий, «осьмнадцать лет» носящий с собой яд Сальери не просто обретает потеряного им ранее Бога.
Он предлагает Богу сотрудничество:
«Ты, Моцарт, бог, и сам того не знаешь;
Я знаю, я».
И здесь Моцарт произносит самоубийственную для него фразу:
«Ба! Право? Может быть… Но божество мое проголодалось».
Именно в эту секунду (и ни секундой раньше) Сальери принимает спонтанное решение – отравить Моцарта:
«Послушай: отобедаем мы вместе
В