Пришлось утешить себя чуточку злорадной мыслью, что зато я преспокойно высплюсь и утром, в отличие от некоторых, встану с постели бодрым и свежим. Увы, грусти эта мысль убавила ненамного, особенно когда на ум пришло, что, судя по словам митрополита Гермогена, раньше апреля мне постельные утехи не светят.
Кстати, чуть забегая вперед, скажу, что эта ночь была, пожалуй, единственной, когда мне взгрустнулось. Уже на следующую и далее мне стало не до печали, и я засыпал от усталости через пару секунд после того, как касался головой подушки, если не раньше – уж очень много дел приходилось решать. Плюс к ним периодически добавлялись всякого рода вводные и неожиданные происшествия.
Да что там далеко ходить, когда мое первое рабочее утро – день накануне не в счет, так, предварительная разведка, не более – началось с того, что меня разбудили ни свет ни заря по боевой тревоге, поднятой караульными стрельцами на стенах. Так что зря я злорадствовал накануне вечером в отношении Федора – выспаться не получилось у нас обоих.
Правда, сама тревога, по счастью, оказалась ложной. Просто часовой – у страха глаза велики – решил, что к городу несется невесть откуда взявшаяся татарская орда, тогда как на самом деле руководство полка, выполняя мое распоряжение, устроило ратникам пробежку до Ильинских ворот.
Однако свое черное дело ранний подъем сделал – сна ни в одном глазу, и оставалось только спешно сварить себе кофе покрепче, чтобы взбодриться, после чего засесть за планирование дел на день.
Я тогда еще не ведал, что над моей головой стали медленно, но неотвратимо сгущаться тучи, сулящие разоблачение самозванцу, нахальным образом присвоившему княжеский титул. Гнало их с запада…
Глава 9
Тучи сгущаются
Впрочем, сгущались они и в буквальном смысле этого слова – осень в Речи Посполитой в этом году выдалась на редкость дождливой. Карпатские горы упорно не пропускали низкие тяжелые тучи, которые принялись заливать вначале предгорья, а затем прочие земли страны, добравшись и до Варшавы, не так давно ставшей новой столицей государства[46].
Король Сигизмунд[47] скучал. В такую погоду об охоте нечего было и думать, а как иначе скоротать время, он не знал.
Стоя у окна, он с тоской смотрел в ту сторону, где далеко-далеко, за холодным Балтийским морем, лежал родной берег Швеции.
Вздохнув, он наконец повернул голову к вщижскому старосте Александру Гонсевскому, спокойно ожидавшему, пока король соизволит продолжить беседу. Всего три дня назад Гонсевский вернулся из Руси, куда отвозил королевскую грамоту Дмитрию, поздравляя последнего от имени Сигизмунда с восшествием на отчий престол. Доклад о своем визите перед сеймом вщижский староста уже сделал, но теперь предстояло выслушать то тайное и главное, для чего, собственно, король и посылал Гонсевского.
Покосившись на малиновый, весь расшитый золотом, с лазоревым воротником и разрезными рукавами жупан польского