Все пятеро встали – кругом никого. Тишина.
Бездомный кот проорал противно: М-Я-Я-Я-В!
– Куда идём? – спросил гротескный мудак в шапке с помпоном.
– Домой, – промямлил Шелобей.
– Вы с какого района?
– С Перово, мы местные, – отвечал Шелобей.
– Чё-то я вас не помню. – Мудак улыбнулся.
Стояли. Молчали. Снег валился.
Кот продолжал орать как зарезанный.
Человек с помпоном вытащил нож и показал его – будто фигу.
– Давайте чё есть, – сказал он.
– С какой это стати? – взвизгнул Дёрнов. Шелобей шикнул на него.
– Налог, ёптыть. Тут типа таможни, хэ-хэ-хэ!
Троица рассмеялась. Дёрнов сперва тоже засмеялся, но понял, что зря. Шелобей полез усталой рукой в карман, искать кошелёк. Но тут – с дикой и ни на что не похожей решимостью – Дёрнов схватился за нож: за самое его лезвие. Мудак с помпоном оторопел и решительно потерял представление о том, как ему быть. Он то пытался отобрать нож, то пытался отойти, но Дёрнов не отпускал и железно смотрел прямо в глаза. Тихая кровь спокойно капала на снег и сворачивалась клочьями.
– Я же зарежу… – тихо, почти лепетал бандит.
– Мне насрать. Я анархист. – Дёрнов не отпускал.
Сила его неодолимого взгляда и запас крови в организме сделали своё дело. Человек с помпоном отпустил нож, все трое заизвинялись, почти тут же с Толей побратались и предложили розовый носовой платок. Немного нервно, человек с помпоном (Миша) рассказал, как недавно он нашёл травмат, а мама у него этот травмат отобрала. Кончилось тем, что они все пошли к Мише домой, где Дёрнов городил очередной вздор, а Миша слушал Eagles и плакал. Это потом уже выяснилось, что Шелобей всё перепутал, а Триер только в следующую пятницу, так что билеты ещё в силе, если хочешь – вместе пойдём.
Косматые хлопья бешено крутились в воздухе и мокро оседали на без того озябший нос. Благородного кирпича, с арками и высокими окнами, – сталинки обступали нас и почти обнимали, целовали в лоб (о, эти советские поцелуи!). Холодно было и снутри, и снаружи: мы с Шелобеем как два дурака сидели на лавочке невдалеке от станции метро «Университет» и пили ледяное пиво, пока Шелобей рассказывал мне о Толе Дёрнове – хотя сейчас он вообще-то поссать отошёл.
– И где этот твой Толя? – спросил я, растирая руки, синий губами (мы выпили по две бутылки; это была тупая идея).
– Да он не отчитывается, – раздалось из-за снежных тюлей на весь гулкий двор. – Ушёл утром, сказал по делам. Ну я вникать не стал.
– Странный тип…
– Ага. Я вообще не понял. – Он уже вернулся и стоял, застёгивая ремень: – Зато я в одну штуку врубился на днях.
– Какую?
– Пиво – это индивидуализм, водка – соборность.
Снег резво носился – будто духи ребячатся. Я