Желая прекратить мучения своего избавителя, я сама подошла к курсанту Лене Ильину, обхватила коротко стриженую голову обеими руками и быстро поцеловала совсем незнакомого мне человека. Я впервые в жизни поцеловала мужчину в губы и в тот момент отчетливо поняла, что парень – моя судьба и если я не буду дурой, то что-то очень важное и необходимое в моей жизни можно считать уже состоявшимся.
Увы, не быть дурой у меня не получилось. Но это стало ясно только потом, а в тот момент мне было просто хорошо и весело. Поцеловав Леню, я подскочила к толстому майору и чмокнула его в небритую щеку. Не ожидавший ничего подобного Ленин начальник стал пунцовым и пулей рванул в свой кабинет.
– Это было очень приятно, спасибо вам! – улыбнулся молодой человек, с которым я была знакома меньше десяти минут. – Давайте я вас провожу.
Мы вышли из комендатуры и направились к окошку информации, где, как объяснил мне курсант, его должен был дожидаться человек, которому вышестоящее начальство велело оказать всевозможную помощь. Человек действительно дожидался. И этим человеком был… мой отец. Как выяснилось, военный комендант железнодорожного вокзала и аэропорта Уфы соседствовал по даче с деканом физического факультета местного университета, папиным однокурсником. До него, слава богу, папе удалось сразу же дозвониться из привокзального телефона-автомата. Когда я подходила к дамской уборной, указание нам помочь уже поступило заместителю коменданта. Тот, в свою очередь, перепоручил нас помощнику, моему спасителю, проходившему на вокзале военную практику после окончания железнодорожного института в Москве.
Сосчитав нашу «команду» и переписав всех по именам и фамилиям, курсант-практикант забрал неиспользованные билеты на давно ушедший поезд и отвел нас в шикарный, просторный и совершенно пустой депутатский зал, с администратором которого у комендатуры были явно особые отношения. Славик первым рванул в депутатский буфет и с восторгом обнаружил, что шикарный обед из трех блюд, включая кофе и мороженое, стоил всего семнадцать копеек. И туалет там был, хоть и один на всех, но зато чистый, и пахло в нем каким-то дефицитным хвойным дезодорантом. Особенно нас всех потрясло, что в депутатском зале имелся душ с горячей водой, перламутровым шампунем в огромной пластмассовой колбе, а в раздевалке стоял и (о чудо!) работал светло-зеленый фен-сушуар. Такие, как я слышала, только недавно появились в самых шикарных московских парикмахерских.
Вместо фанерных и пластиковых лавок для депутатских задов стояли широченные мягкие кресла и кожаные диваны, на одном из которых сразу же пристроился мой отец и с чувством выполненного долга незамедлительно уснул. Он имел на это право – ведь он не спал больше суток, починил лодки, обеспечил нас пищей, транспортом и крышей над головой, а теперь нам оставалось только дожидаться новостей из комендатуры.
Перекусив и приняв душ, я тоже попыталась подремать в кресле, поджала под себя гудевшие от усталости ноги и закрыла глаза. Но идиот Славик, сидя рядом на стуле, нес мне какую-то херню