что Моцарта совершенно невозможно сыграть. Вообще. Обычно этот замкнутый круг начинается довольно невинно. Ты находишь старенький сборник с моцартовскими сонатами, открываешь и читаешь с листа. Фактура почти везде прозрачная, поэтому читаешь и радуешься. И в тебе нарастает недоумение – что здесь такого невозможного? Украшения получаются аккуратно, пассажи удобно ложатся в руку, интонация дышит. Ты ложишься спать и думаешь – ну все понятно, просто никто до меня не мог проникнуть в душу этой музыки. А я вот проникла. Завтра доучу текст и поеду на конкурс королевы Елизаветы. Назавтра ты встаёшь, с легким сердцем открываешь ноты… и понимаешь, что… тебе здесь не рады. Нет, весь мелкий бисер в правой руке по-прежнему получается, но окончания лиг вдруг ставят тебе какие-то неожиданные подножки, кульминация выходит формальной, а украшения скомканными. Ну что ж, думаешь ты, значит и правда, не все так просто. Текст, наверное, требует какого-то жертвоприношения. Ты пытаешься договориться по-хорошему: находишь хорошую редакцию, смотришь штрихи под лупой, выстраиваешь аккорды и интервалы, оркеструешь фактуру, пытаясь убедить соседей, что вот тут в левой руке полтора такта точно играет виолончель. Соседям уже надоело, тебе, откровенно говоря, тоже, но ты не сдаёшься и подключаешь тяжелую артиллерию – пропеваешь своим противным голосом партии всех голосов в каком-то внезапном фугато. И через неделю фактура, в которой совершенно нечего учить, тебе всё-таки покоряется. Но теперь… музыка превратилась в какой-то зомби-апокалипсис, все живые интонации исчезли, жизнерадостная главная партия звучит гимном Северной Кореи, очаровательный минорный эпизод превратился в истерику какой-то нервной тетки, а медленная часть буксует и цепенеет. Музыка у тебя под руками совершенно мертвая. И ты думаешь, кто же ее убил? Кроме меня и сонаты здесь никого не было. Или был?.. Играешь ещё раз, в отчаянной надежде что-то реанимировать. Аккомпанемент перекрывает мелодию, в пассажах взвизгивают человеческими голосами самые неожиданные ноты, а из всех кадансов торчат какие-то свиные рыла. Такое ощущение, что соната замышляет против тебя что-то плохое. Тебе становится страшно. И чтоб не так бояться, ты злишься и говоришь – господи, да это же невозможно сыграть. Невозможно! И кладёшь ноты в самый дальний угол. Пусть полежат. А дальше уж у кого какая память. Кто-то через год снова открывает ноты. Кто-то через два. Кто-то вообще больше не смеет. А есть ещё всякие блаженные, которые этих свиных рыл не боятся. Вот они-то Моцарта и играют. Но их мало».
Замечательно, Мария! Браво! Возвращаясь к нашему же Моцарту, метафорическому Моцарту фехтования, в этих ваших рассуждениях я вдруг увидел прямые параллели: Марка Ракиту на фехтовальной дорожке невозможно было не то, что повторить, сыграть, но и редко кому обыграть, обмануть, обхитрить. Это именно то, что я читал про виртуозного фехтовальщика. Очень незаурядный был мушкетер! Не однажды его противники жаловались, что просто не успевали понять, в какой момент он их заколол, вернее, зарубил. Не
