– По всему судя, они из стен вылезли, – продолжала я. – Ядом я уже там травила раньше, но трупиков до сих пор не видно. По-хорошему мне б надо пробить дырок да осмотреть изнутри, ну, разобраться, что они там, в стенах, творят. Я заявку подавала.
– Да, это мы поняли.
– Хм, о'кей, здорово. Так… мне можно?
Улыбка ее не изменилась – ничуть.
– Фактически мы предпочли бы, чтоб вы этого не делали.
Район Дэнси-стрит («Проект») был чудной маленький тупичок, зажатый между медленно умирающим полупромышленным районом и наползающей территорией обветшания, какой суждена реновация благоустройства. Ближайший его сосед некогда был заводом пищевых концентратов «Братья Винник», обителью уже отошедших в иной мир консервированных рагу «только разогреть», этой «собачьей еды для людей», как говорил один парень, с кем я когда-то встречалась. Только пропали «Братья» в никуда после резкого обвала, ничего после себя не оставившего, кроме крошащихся зданий, кой-какого оборудования, чересчур тяжелого, чтоб его перевозить, и чересчур устаревшего, чтобы продать, да еще въевшегося в землю запаха мертвечины, дававшего о себе знать всякий раз, когда жара жарила чересчур: воняло при этом так, что гиену стошнило бы.
Тридцать Третий был жилым зданием, построенным аж в 1920-х, коробка, сложенная из серо-коричневого кирпича, служившая жильем для работавших на заводе, а затем, после некоторой дрянной переделки, проданная как нечто среднее между доходным домом и прибежищем для туристов, путешествующих на своих двоих. Ныне это отжившая свое трехэтажка, населенная, может, полутора десятком необычайно старых людей, со всеми из них я уже успела повстречаться в коридорах. Видела я их и развешивающими стираное белье между нижними балконами на сплошь залитом бетоном внутреннем дворике, когда выбиралась из подвала, слегка похрустывая подошвами по потрескавшимся и осыпавшимся проходам – они улыбались (или так казалось), и я старалась улыбаться в ответ.
Большинство из них я не сумела бы описать, даже если б мне сверхурочные заплатили, не могла б отличить (предположительно) мужчин от (предположительно) женщин: так, кучка согбенных фигурок на периферии моей видимости, все с одинаково посеревшим пухом на месте волос, посеревшими зубами, посеревшими лицами.
Единственным исключением была дама, которую я звала Бабулей-Говорулей, пусть только и мысленно. Она оказалась рядом со мной на второй день моей работы в том доме, долго заглядывала, вытянув шею, мне через плечо, потом спросила:
– А вы уверены, милочка, что этим следует пользоваться внутри помещения?
«Этим» – это последним выданным мне Леонорой адским зельем, ядовито-розовой пастой, которую я в тот момент по ложечке доставала из ведерка