Каждому – свет в горсти да краюху неба.
Не привыкать к удаляющимся шагам,
Медным гвоздям, кистям, километрам крепа.
Каждого – жаждою, гордостью из горла.
Хмель бестолков от зелья – слаба, солова.
Вон бы!
но
занавешены зеркала
Немостью взгляда над хрусткой холстиной слова.
Шоколадница
Октябрьский дождь без суеты.
Не выест глаз, но сердце выест.
Вот так и тянемся в скиты.
И не торопимся на выезд.
С камином в каменном дупле.
Бежать от одури туманной –
Цедить «Бордо», сидеть в тепле,
Смакуя дымности «гаваны».
А за окном… Да пусть его –
Пройдёт и он зубною болью,
Который зол – который год –
За понуждение к разбою
На горемычный календарь
(Как будто этот в чём повинен).
И вот уж пишет Лиотар,
Вздохнув, название картины.
Мадам приносит шоколад.
Душа больна и просит яду.
А кто сказал, что там – не яд?
Кто сочинил сию балладу?
Осенний сплин. Осенний плен.
В его промозглой сердцевине
И лень писать, и думать лень
Над всякой подписью к картине.
Чистейший взор – чистейший вздор.
И словно в старое корыто
Октябрь накапает в фарфор
Миндальной фуги цианида.
Дым
Она приходит к нему ночами.
Целует волосы, гладит лоб.
В окошко курит. Включает чайник.
Даёт забыться. Берёт тепло.
И вышивает ему кисеты
– Собака чёрная греет бок –
Сама с собою ведёт беседы:
Мол, надо как-то сменить замок –
Ключи ржавеют. Ржавеют жала.
А прошлой ночью пропал клубок.
Она старуха. Она устала
Перелицовывать одеяло,
Взбивать подушки. Взводить курок.
Мелькают пальцы – в узлах артритных
Сокрыта вечность, которой нет.
На чёрном бархате: «Маргарита»,
«Сафо», «Офелия», «Нора», «Vita».
Рассвет слезится. Готов кисет.
Она уходит. Скамейка в парке –
Дощатый, крашеный в зелень трон.
Царицей сядет твоя кухарка.
Буханкой чёрствой. Кормить ворон.
И думать, думать… О том ребёнке,
Во сне зовущем тихонько мать.
Любовь откликнется тонкозвонно
В словах, которыми `должно звать
Туда, где кануло всё земное,
Где иней высох в седой песок.
И вместе сели бы с ним в каноэ –
На остров чёрный, на Вечный сон.
…А он стареет. А он находит
Везде мешочки, надеясь: там –
Конфеты, краски, июли, ноты…
А там – то пусто, то просто хлам:
И букв щепотки, и ветер в поле,
И пепел цвета молочных рек.
А он не знает, что жив и болен
Любовью – кровью на серый снег.
И