И внезапно его охватило такое острое чувство жалости и сострадания, что он бессильно опустился на кровать, у ног Сары. Жалок был он сам, жалкими были Сара, любовь, жизнь, смерть, всё на свете…
Армен смял лицо ладонями.
– Ну скорее… – нетерпеливо прошептала Сара, не открывая глаз.
Армен видел ее тяжелые груди, они вздымались, словно стремились достичь невидимых высот, а потом опускались, как бы падая на самое дно пропасти, и так без конца, вечно…
– Армен? – Сара вскочила как ужаленная и съежилась на кровати. – Ты не хочешь меня любить?.. Ты думаешь, что я – дрянь, если оставила своего ребенка в больнице, а сама развлекаюсь с первым попавшимся мужчиной? Да?.. – распалялась она, не спуская с него колючего, ненавидящего взгляда. – Ты ничего, совсем ничего не понимаешь!.. А я думала, что ты не такой, как другие!.. Армен, я боюсь смерти! – Она в ужасе закрыла лицо ладонями. – Спаси меня, Армен, я очень ее боюсь, очень!.. – Она снова кинулась ему на грудь, обвила руками и громко расплакалась.
– Нет, Сара, я так не думаю… – утешал ее Армен, удивляясь неожиданным переменам ее настроения. – Нет… я просто…
Он обнял ее, чувствуя, что она дрожит всем телом, точно пойманная птица. Эта дрожь немедленно передалась ему, переполнив его таким неистовым желанием, что оно горячим, яростным потоком смело на своем пути все плотины и преграды. Задыхаясь, он стал осыпать лицо Сары поцелуями, пить ее слезы. Та в ответ застонала и обмякла в его руках. И уже не было Армена, не было Сары, было только мощное, всеохватывающее дыхание чего-то далекого, и оно ширилось и разрасталось до тех пор, пока не взорвалось беззвучно и не погасло в неизъяснимом блаженстве…
4
В какой-то момент слух Армена уловил глухое и монотонное постукивание, доносившееся со двора. Он прислушался, но звуки смолкли, и снова установилась тишина. Наверное, корова потерлась о доски забора, постукивая цепью, решил он. Сара спокойно спала рядом, на ее лице застыла едва уловимая улыбка. Армен медленно перевернулся на спину, глубоко вздохнул и положил руки под голову. Внутри у него была пустота: ни волнений, ни чувств, ни мыслей и забот, и это его угнетало. Жизнь – нескончаемая череда летучих мгновений, оставляющих после себя одну пустоту, как это бывает после похорон. Вот чего он в действительности боялся все это время: пустоты. Вспомнил пережитую ночь, эту мешанину любви, страха, страсти, смерти. Все это словно служило пищей некоему огромному и невидимому существу, которое пожирало эту пищу, не насыщаясь. Стоит ему насытиться – все станет лишним и исчезнет. Нет, он вовсе не хочет быть чьей-то пищей. Надо уходить…
Он бесшумно встал. Нагруженный выпивкой и закуской стол тонул