Что касается речей, тут важны три вещи: кто говорит, как говорит и что говорит, – причем последнее наименее важно.
Речь – дело необычайно ответственное. Прочитав плохую 30-минутную речь перед 200 слушателями, вы потеряли всего полчаса. Но ваша аудитория потеряла 100 часов, то есть четыре дня с лишним; за это вас стоило бы повесить.
Говорить нужно искренне, кратко и сидя.
Чем меньше ума, тем напыщенней речь; так малорослые тянутся вверх на цыпочках.
Неученые кажутся богаче словами, ведь у них что на уме, то и на языке.
Если вам удалось заставить публику засмеяться, она начинает слушать, и тогда вы можете говорить почти что угодно.
Если в своих речах я начну шутить, люди подумают, что больше я ничего не умею. Для репутации политика нет ничего опаснее, чем быть все время шутливым.
То, что оратор проигрывает в глубине, он наверстывает в длине.
Ни один оратор не думает, когда говорит; ни одна аудитория не думает, когда слушает.
Говорят, что оратор всего значительнее, когда он воспламенен, когда он негодует. Нет: он сильнее, когда подражает гневу.
Почему человек, сказав: «Ну, я не оратор…» – тут же начинает доказывать это на практике?
Вы никогда не станете хорошим оратором, если вам есть что сказать.
Все искусство политического оратора заключается в том, чтобы не сказать ничего. Это гораздо труднее, чем кажется.
Политики умудряются ничего не сказать и при этом настаивать, что их неправильно процитировали.
Ему нечего сказать, а его еще и замалчивают.
Указую господам сенаторам, чтобы речь держать не по писаному, а своими словами, чтобы дурь была видна каждого.
Откуда я знаю, что я думаю, пока я не услышу, что говорю?
Мне обычно требуется около трех недель, чтобы подготовить блестящую импровизированную речь.
Речи спартанцев, стоиков, героев, святых и богов были коротки и определенны.
Ораторы должны упражняться, редактируя телеграммы.