Заставлять дурака молчать – неучтиво, а позволить ему говорить – жестоко.
«Вы когда-нибудь выступали перед большой аудиторией?» – «Да». – «И что же вы говорили?» – «Не виновен».
Надеюсь, я никогда не буду столь опытен, чтобы говорить без смущения, когда мне нечего сказать.
На подготовку 10-минутной речи мне нужна неделя; на 15-минутную – три дня; на получасовую – два дня; а часовую речь я могу произнести хоть сейчас.
Он был из тех ораторов, которые поднимаются на трибуну, не зная, что они скажут; произносят речь, не понимая, что говорят; и садясь, не знают, что они, собственно, сказали.
Как мы можем запомнить речь, если сам оратор не может прочесть ее без бумажки?
Я говорю без бумажки: прямо из головы, то есть из ничего.
Сложную мысль легче выразить при помощи рук.
Оратор, не знающий, что делать с руками, должен заткнуть себе ими рот.
Мысль оратора была длиной в две секунды, словарный запас – длиной в две минуты, а длина его речи составила два часа.
Он превосходный оратор – первые полчаса.
Это не был лучший час моей жизни, и даже не лучшие полтора часа.
Чем больше он говорит, тем о большем нужно догадываться.
Лучший оратор – тот, кто способен сказать как можно меньше при помощи наибольшего количества слов.
Произнося речь, он время от времени посматривал на запястье руки, но там у него, похоже, были не часы, а календарь.
Есть люди, которые говорят, говорят, говорят… пока наконец не найдут что сказать.
Пословица говорит, что волка за уши не удержишь, но граждан и государство только за уши и следует вести, не подражая тем, кто, по невежеству и неспособности в искусстве слова, прибегает к приемам пошлым и низменным, обращается вместо слуха к утробам и кошелькам.
Цель ораторского искусства – не истина, а убеждение.
Одна жрица не позволяла своему сыну говорить политические речи, сказав: «Если ты будешь говорить справедливое, тебя возненавидят люди, если несправедливое – боги». Но можно также сказать,