Из-под стола. Лоя Ксеанелис

думала, матери не нужна, глупила по-страшному, делала всё, чтоб она за меня боялась, волновалась, переживала. Мне лет тринадцать стукнуло, раз задумала в койке ногти подстричь, отвлеклась, про ножницы забыла, с разбега в кровать прыгнула, дурачилась так, они и вошли мне в ногу острыми концами, кровищи море натекло. Матушка обмерла вся, даже показалось – умирает, потом запричитала, мол, смерть пришла в дом, к иконке кинулась вымаливать у боженьки спасение своей дитятке. Кровь остановили, правда шрам синий, будто синяк, на ляжке на всю жизнь остался. То, что мать так дорожит мной, очень понравилось, после частенько её по мелочи пугала, из-за этого к тёте Кати прибилась, затем в привычку вошло у вас время проводить. Ваш дом мне нравился, там я никого не ревновала, там нотации особо не читали, только хвалили. Вот в шестнадцать лет у меня сердце схватило, ни выдохнуть, ни вздохнуть не могла. Очень это испугало, думала, умираю, на мать же смотреть страшно было. И опять молилась старая за непутёвую дочь перед иконами, руки заламывала. Всё обошлось, потихонечку раздышалась, приступ прошёл; когда к врачу пошла, тот сказал, это возрастное, пройдёт. Прошло. Но с того случая я зареклась маму на испуг брать, поняла, как та дорога мне, что никого другого мне не нужно, самой страшно стало её потерять, как бы она не ворчала на меня.

      – Да уж, смешное детство!

      – Смотри! Наша старая больничка работает. Частенько же приходилось сюда заглядывать. Сейчас в Москве к ведомственной поликлинике прикреплены. Лёка там же. Перевела, как только та в садик пошла. Когда дочке два годочка стукнуло, помню, она уши застудила, гной потёк. Поздно я поняла причину её слёз, раньше на характер плаксивый пеняла, неопытной, невнимательной мамкой оказалась. Наша фельдшер прописала колоть антибиотики три раза в день. Намучилась с ней крепко: с работы не уйдёшь, денег мало, в ясли дочку не берут с больными ушками. У матери с ногами обострение, могла только сидеть, не вставала, пришлось малую в коляске держать, чтоб старушка присматривала, укачивала. Утром младенца в медпункт заброшу, ей укол сделают, сразу со всех ног домой несусь, коляску матери толкну навстречу, и на электричку. В обеденный перерыв туда-сюда успевала обернуться да вечером, перед самым закрытием, заскочить. По целым дням с мамой коляску друг другу перекатывали. Хорошо, не совсем запустила, вылечили ушки, а могла бы дочери слух испортить.

      Под тихий разговор подруг Лёка стала засыпать, сидя в санках. Ей снились странные птицы с головами мамы Зои да бабы Лены, со стороны в них врезалась незнакомая голубица, которая хватала птичку-бабушку и тащила-тащила к себе, а птичка-Зоя жалобно кричала, плакала, потом разворачивалась, летела прочь, попадала в тень чёрной вороны с головой бабы Кати, её окутывало большое облако вонючего дыма от папирос, и та уводила птицу-Зою прочь, а следом летел воронёнок с головой тёти Светы, жалобно стеная. Вновь появлялась птица-бабушка, выкликивающая дочь. Но та её не слышала совсем